ПЕРЕВОРОТ {71}
6 марта (1917 г.), Ташкент
1 марта в 7 часов вечера, в заседании по выработке нового положения, я получил депешу начальника Ташкентской железной дороги, инженера Мазуровского, о том, что вместо предписанного роспуска Государственной думы Родзянко образовал Исполнительный комитет Государственной думы, взял управление делами в руки Исполнительного комитета (арестовал министров) и предписал инженеру Бубликову временно взять в своё управление Министерство путей сообщения. Почта и телеграф одновременно перешли в руки нового правительства. К 4, 5 марта выяснилось: отречение государя от престола, отказ Михаила Александровича принять престол до созыва Учредительного собрания и определения им формы правления для России. Государь одновременно с отречением утвердил князя Львова в должности председателя Совета министров (избранного Исполнительным комитетом Государственной думы). Этим актом министерство Львова явилось законным. Министром военным назначен Гучков. По получении решения государя объявлено в приказе по краю {72} требование полного подчинения новому правительству.
Порядок до сих пор нигде не нарушался. Войска перешли к новому порядку управления Россиею без нарушения присяги. Мне, старому служаке, хотя и глубоко сочувствующему новому строю жизни России, всё же было бы непосильно изменить присяге, но, конечно, моё решение касалось бы только меня лично, войскам же и населению надлежало признать новое правительство даже и в том случае, если бы царская власть была бы свергнута насильственным путём. [413] Ныне я могу со спокойною совестью работать на пользу родины, пока то будет соответствовать видам нового правительства.
Задача очень затрудняется тем, что в Петрограде большую, быть может, даже решающую силу забрал Совет представителей рабочих и нижних чинов. Отголоски, и очень опасные, этого нароста на новом правительственном организме дошли и до нас. И в Ташкенте уже сорганизовался Совет рабочих, выделивший из себя Исполнительный комитет. Образовался и Совет представителей от войск (по 1 со ста человек; от иных частей и больше). Пока ещё никаких особых выступлений не делается, но ожидать можно всего, до террористических актов, особенно опасных в Азии, где мы, русские, составляем треть среди 10 млн. туземного населения. Непрерывно влияю на начальствующих лиц, говорю с войсками, удерживаю их от всяких беспорядков. Опасно, если Совет рабочих в Петрограде не удовольствуется программою нового правительства, а предъявит требование о переходе теперь же к народоправию, что может сопровождаться общим развалом и поражением на фронте. Это требование быстро будет передано и в Туркестанский край и вызовет беспорядки. Без воли нового правительства я не допущу изменения программы этого правительства.
Вчера при особо торжественной обстановке объявил войскам и подтвердил начальствующим лицам 3 марта отданное приказание во всём повиноваться новому правительству.
Весь гарнизон, военное училище, школа прапорщиков, старший класс кадетского корпуса, несколько тысяч публики и представителей туземного населения собрались на Соборной площади. Сказал им речь о перевороте и приказал прочитать: а) манифест об отречении государя, б) акт об отречении Михаила Александровича, в) мой приказ по краю от 4 марта о повиновении всем новому правительству, с переименованием всех министров, г) депешу ко мне о перевороте князя Львова. После этого я прочёл приказ Верховного главнокомандующего Николая Николаевича. Провозглашение здравицы Николаю Николаевичу, Львову, Родзянко, Гучкову. [414] Потребовал торжественного обещания по трём пунктам: 1) обещание повиноваться новому правительству свободной России, 2) обещание все силы, средства и даже жизнь положить для достижения полной победы на фронте, 3) обещание поддерживать везде и всегда полный порядок и стоять за него (иначе стращал голодом). На все мои требования тысячи грудей ответили троекратно «обещаем». Я провозгласил затем «ура!» за процветание свободной России, за победы нашей славной армии, за всех чинов Ташкентского гарнизона и всех жителей г. Ташкента. Городской голова Малицкий после небольшой речи, где он, между прочим, назвал бывшее правительство изменниками, провозгласил здравицу за моё имя.
Кричали громко.
Пока строились на молитву, я беседовал с туземной депутацией. Передал им коротко то, что передавал и войскам, и потребовал прежде всего полного порядка и спокойствия. Обещали и то, и другое. Я высказал и им веру, что при новом строе жизни в России им будет тоже жить легче прежнего.
Обходил и массу публики, принимали приветливо. Порядок поддерживался учениками, рабочими и одиночными нижними чинами образцово.
Войска прошли отлично и разошлись по домам с песнями. Общее настроение было серьёзное, но спокойное и приподнятое.
8 марта
Чувствую себя помолодевшим и, ловя себя на радостном настроении, несколько смущаюсь: точно и неприлично генерал-адъютанту так радоваться революционному движению и перевороту. Но так плохо жилось всему русскому народу; до такой разрухи дошли правительственные слои, так стал непонятен и ненавистен государь, что взрыв стал неизбежен. Ликую потому, что без переворота являлась большая опасность, что мы были бы разбиты, и тогда страшная резня внутри страны стала бы неизбежна. Теперь только бы удалось восстановить всюду дисциплину в войсках, только бы [415] политическая горячка не охватила войска действующей армии; победа, глубоко уверен в том, нам обеспечена.
Многовластие на Руси
12 марта
Гучков прислал очень тёплую и хорошую депешу, одобряющую все мои действия и утверждающую меня на будущую деятельность. Высылают мне комиссара Временного правительства, члена Государственной думы князя Васильчикова (сына генерал-адъютанта).
Сдерживаю до сих пор население Ташкента от всяких опасных выступлений. Сдерживаю и весь край. Пока нигде не пролито крови, но обстановка до сих пор тревожная. Главная причина: многовластие на Руси.
В Петрограде: Исполнительный комитет Думы ведёт себя отлично. Сдал свою власть министрам. Но рядом с Комитетом министров действует Совет рабочих и солдатских депутатов, предводимый Чхеидзе. Это и есть второе правительство. Чхеидзе располагает телеграфом общим и искровым и передаёт свои приказания Исполнительному комитету в Ташкент и, значит, и в других пунктах.
Программа Чхеидзе простая: не дожидаться решения Учредительного собрания, объявить в России демократическую республику. Борьба в Петрограде с Чхеидзе уже ведётся, ибо он деморализует войска.
31 марта
Мне объявлено, что я нахожусь под домашним арестом. Командующим войсками Совет солдатских депутатов назначил полк. Черкесса, коменданта г. Ташкента. Вместе со мной подвергнуты домашнему аресту: начальник штаба округа ген.-майор Сиверс, кристальный человек, и ген. Ерофеев, бывший очень резким, даже грубым с войсками. Причина ареста — надо было взять власть в свои руки. Повод: посылка для вооружения русского населения ружей. Никаких документов не смотрели. Решение было составлено заранее. [416] Всеми делами руководил солдат еврей Бройда {73}, юрист. Разумные члены Исполнительного комитета противились этому решению, видели значительную часть документов, убедились в полной основательности сделанных распоряжений, но ничего сделать не могли: революционная волна докатилась и до меня. Целый месяц я боролся, чтобы провести новый строй свободной России без потрясений, без пролития крови, и добился больших результатов: в пяти областях Туркестанского края не было пролито ни капли крови за весь март месяц.
Дело с ружьями обстояло так: вследствие недостатка в ружьях Военное министерство потребовало в 1915 г. высылки в армию всех ружей, находившихся в Туркестанском крае на вооружение населения. В 1915 и 1916 гг. было взято свыше 18 тыс. ружей, и русское население пережило беспорядки и восстание в Семиреченской области безоружным. Усиленно просило о возвращении ружей. Усиленно просила о том же администрация, но ружей не было. Только в конце прошлого года и начале настоящего, когда мы сформировали для Кавказа 8 стрелковых батальонов, удалось в 1916 г. и 1917 г. вернуть 8 тыс. ружей. Не возвращено ещё до 10 тыс. ружей. Опасаясь, как бы ружья, выданные в слишком большом количестве, не дали русскому населению средства мстить киргизам, мной, несмотря на усиленные просьбы давать одно ружьё на один двор или на два двора, приказано было рассчитать отправку ружей лишь по одной винтовке на десять дворов с целью охраны населения от разбойных нападений туземного населения. Надеюсь, что в семимиллионной массе оно останется спокойным, но отдельные выступления не только возможны, но, по моему мнению, неизбежны. Независимо сего, указано, чтобы высылаемое оружие до поры до времени хранилось у воинских властей и выдавалось только, когда в этом будет настоятельная надобность. По полученным ныне мной из всех уездов депешам, только в редких случаях это оружие было выдано. Более всего выдано ружей в Пишпекском уезде, затем в Пржевальском и [417] Деракентельском. Эти уезды и наиболее пострадали. Там жители отказывались выходить на свои поля, часто в отдалённые, если не были вооружены даже одним ружьём на довольно большую партию рабочих.
Последнее моё распоряжение о высылке ружей, уже по получении части сведений от военных губернаторов, было сделано циркулярно по штабу округа от 2 февраля, за месяц до перехода к новому строю. В ведомостях было проставлено число дворов, душ мужского и женского пола. Против каждого селения значилась цифра потребного оружия. Так, например, по Сырдарьинской области на 34 000 или 32 000 мужчин (кроме 10 тыс. детей и 30 тыс. женщин) предназначено было выслать 1000 с небольшим винтовок, не принимая в расчет новосёлов.
В марте месяце никаких распоряжений по высылке оружия я не делал, за одним исключением: 17 марта я получил депешу из Ура-Тюбе, подписанную председателем Совета Киселёвым, в которой он сообщает, что на общем сходе всех жителей Ура-Тюбе решено было просить меня увеличить воинскую команду с 56 человек до 100 и дать ружья для вооружения населения. Я приказал исполнить то и другое, ибо действительно Ура-Тюбе, как и значилось в депеше, лежит вне железных дорог, и окрестное туземное население наиболее воинственно: в 1866 г. (год моего приезда в Туркестан) штурм Ура-Тюбе нашими войсками был наиболее тяжёлым: из нашего батальона были убиты мой товарищ Кончиц и адъютант батальона пор. Плешков. Послал 200 ружей. Это было тем более необходимо, что одновременно ко мне поступили сведения о возможных выступлениях туземцев в Джизакском, Самаркандском уездах и в Голодной степи Ходжитского уезда. Из Джизака сообщили мне об этой тревоге два члена Исполнительного комитета и помощник уездного начальника. Там сбежали в Джизак все лесники. Из Самаркандского уезда приехал тоже выбранный председателем Областного совета по продовольствию. В Голодной степи киргизы зарезали семью, оттуда просили спешной присылки военного караула, что и было исполнено посылкою 27 солдат с подпоручиком Кочергиным. Этого оказалось мало, [418] и пришлось послать ещё 120 человек, ибо все станции были в тревоге. Эти 200 ружей в Ура-Тюбе хранились у начальника караульной команды и никому не выдавались. Они-то и послужили обвинением меня в провокации и направлении одной группы населения на другую с целью вызвать беспорядки. Якобы охрана посыпалась также малая, ибо Куропаткину было всё равно, в чьи руки попадут эти ружья, русские или туземные, только бы они начали стрелять.
Независимо тревожных сведений из трёх уездов Самаркандской области, тревожные сведения получались из Семиреченской области о скоплении киргизов на оз. Балахата. Туда посылались команды и пристава из Пржевальского уезда, где можно было опасаться на почве взаимного озлобления больших беспорядков. По Закаспийской области были донесения о сборе иомудов на колодцах Ортокуя между Хивой и Закаспийской областью. Получились тревожные сведения и из Ферганы. Начальник гарнизона Полонский прислал нарочного хорунжего Александрова с донесением, что со стороны Афганистана, через Дарваз и Кулеб, афганцы собираются вторгнуться в Фергану, и просил присылки войск и сбора разбросанной Кушкинской дружины ополчения. Приказал послать в г. Скобелев Уссурийскую казачью сотню из Кызыл-Арвата. Александров представил донесение, что каракиргизы Ошского уезда совершенно не понимают совершившейся перемены, считают, что наступило безначалие и собираются выбрать своего хана. Хорунжий Александров сообщил также, что сарты Ферганы стойко хотят добиваться равных с русскими прав (четыреххвостки) и хотят всё городское хозяйство забрать в свои руки. Особенно горячие выступления их ещё митингового характера были в Андижане, где их собралось 3600 человек. И вот при такой-то общей обстановке, по мнению солдатских депутатов, надо было оставить русское население без охраны даже на их полях. Характерно, что в марте ко мне пришла депеша из Пензы от Совета солдатских депутатов, подписанная солдатом-гражданином Капыловым. В ней он, по полномочию находящихся в их полку семиреченцев и сырдарьинцев, сообщает, что до них дошли слухи о готовящемся нападении [419] киргизов на русских, и спрашивает, какие приняты мной меры к защите русских?
Как снисходительно я относился к преступлению бунтовавших туземцев, видно из того, что из 340 приговоров к смертной казни, ко мне поступивших, я отменил 320 приговоров, заменив смертную казнь часто лёгкими наказаниями.
7 марта я ходатайствовал, чтобы, вообще, окончить все возбуждённые по восстанию дела.
По многочисленным указаниям, циркулярным и отдельным, начальственным лицам я постоянно напоминал о необходимости братской жизни в свободной России русских и туземцев и поощрял образование согласительных комиссий и комитетов для примирения киргизов с русскими и полюбовного решения поземельных вопросов, ввиду амнистии, разрешавшей киргизам возвращение на отнятые у них земли.
6 апреля
Третьего дня пришёл из Петрограда приказ: не протестовать моему отъезду в Петроград. Вчера готовы были 5 экземпляров моей обвинительной записки и приложений к ней. Один экземпляр послан прокурору Меллеру, другой — Черкессу для Исполнительных комитетов. Просил, рассмотрев, гласно, путём печати признать ошибочность возведения на меня глупого обвинения: «в провокаторстве международной розни»... Исполнят ли, не знаю.
Выяснилось с несомненностью, что в трёх основных областях, а также Закаспийской и Бухаре, всего в прошлом и за три месяца сего года роздано 165 ружей, главным образом по требованию комитетов, для вооружения милиции. Завтра уезжаю в Петроград.
Бройда принимает все меры, чтобы я ни с кем не виделся, опасаясь взрыва возмущения против него и его соучастников в Комитете солдатских депутатов. Во всём городе, во всех слоях подавленное настроение. Тучи собираются. Солдатская деспотия, наступившая в Ташкенте, всем грозит опасностью, перерывом мирной деятельности. Дом ген.-губернатора готовят для краевого съезда. [420]
...........мнения о возможности обойтись без аннексий и контрибуций {74}. Немцы тоже резко заявили, что, победив, воспользуются и аннексиями, и контрибуциями. Мы одни ломаем дурака!! Думаю, что главная надежда этих, по-видимому, бескорыстных патриотов заключается в том, чтобы ускорить окончание войны.
Всё же вчера на Невском, когда манифестанты за правительство встретили малую манифестацию против правительства и начали срывать плакаты, ленинцы и, вероятно, большевики рабочие открыли стрельбу и убили нескольких солдат.
29 апреля {75}
Был сегодня у министров юстиции и земледелия, Керенского и Шингарева. Оба назначили особые для сего часы, а не в общий приём.
Керенский обещал быстро реабилитировать меня от обвинения в вооружении населения в целях возбуждения междунациональной розни. Высказал мнение о необходимости заметку о реабилитации поместить и в ташкентских газетах. Я ему очертил положение Туркестана в начале апреля. Высказал, что с европейским населением новые власти и Исполнит[ельные] комитеты справятся: силы нашлись. С туземным населением труднее, сложнее; авторитет новых властей туземцы не признают. Кто тянет к старым, кто к федерации и обособленности Туркестана. Указал на необходимость не применять полностью принципа равенства, иначе Туркестан пойдёт назад: большинство голосов будет у туземцев, и они захватят всё в свои руки, а руки-то ненадёжные по нашей вине: 50 лет мы держали туземцев в стороне от развития, в стороне от школы и русской жизни. Керенский согласился с моим мнением, что, при неравенстве обязанностей с русским населением, туземцам не следует [421] предоставлять и полноту прав. Относительно общего положения Керенский настроен довольно бодро. Считает, что революция нам далась «безумно дёшево». Что трения необходимы и неизбежны, но устранятся. Успокоение даже наступает и в Кронштадте. Что на днях их кабинет пополнится новыми силами (социал-демократическими), что это укрепит его значение. Засилье солдат ему тоже не нравится, но и тут, по его мнению, есть улучшение. Керенский высказал мнение, что следовало, как только вспыхнула революция {76}, двинуть войска вперёд, пока у них ещё был революционный пыл от сознания свободы, даже если бы не всё было к наступлению готово. Как бы признаёт, что ныне наступательная сила нашей армии очень уменьшилась.
У Шингарева просидел около часа. Впечатление благоприятное. Очень внимательно расспрашивал по вопросам, которые касались Министерства земледелия.
25 апреля {77}
Сейчас представлялся министру-председателю князю Львову. Принял в своём домашнем кабинете очень сердечно. Не виделись с японской войны. Помню, в Маньчжурии много работали с ним, как с представителем земских организаций. Он тогда поверял мне свои планы об образовании общеземской организации и добился этого. Я оказывал ему всевозможную помощь и очень сочувствовал его начинаниям. Расспрашивал про Туркестан. Успокоил его за европейское население: там сознательные элементы нашлись и найдутся ещё. В их руках свобода не перейдёт в анархию. Труднее с 7 млн. туземцев. Огромная масса темна. При полном равноправии заберёт в свои руки городское хозяйство и всю страну. Пойдем не вперёд, а назад. Относительно войска указал на солдатскую деспотию и опасность этого положения. Князь Львов сказал мне, что они не думали заходить так далеко, как унесли их события. Мы теперь, сказал он, «как [422] щепки, носимся на волнах». Всё же выразил надежду, что всё успокоится. Общее впечатление разговора с князем Львовым — благоприятное.
Видел в тот же день начальника Главного штаба Минуту и помощника начальника Генерального штаба — Потапова. Оба озабочены. Минута говорит, что, если бы не война, вышел бы в отставку.
В Главном штабе всё же наружный порядок. Писаря стали вольные, но это естественно.
По улицам честь отдают лучше и чаще, чем две недели тому назад. И среди солдат ныне много элементов, которые, бог даст, не допустят полного разрушения дисциплины, не допустят, значит, развала великой нашей родины.
Звонил мне по телефону А. И. Гучков, но меня не было дома.
Кажется, забыл записать, что князь Львов мне сказал, что они вовсе не ожидали, что революция так далеко зайдёт. Она опередила их планы и скомкала их. Стали щепками, носящимися по произволу революционной волны.
1 мая
Вчера в 3 часа пополудни был у меня и долго сидел Корнилов, главнокомандующий войсками Петроградского военного округа. Встретились тепло. Давно его знаю. Очень смелый, решительный, доблестный человек. Смелую поездку переодетым совершил в Афганистан; под Мукденом геройски вывел несколько тысяч отставших у Императорских могил и неизбежно попавших бы иначе в плен. В эту войну геройски командовал 48-й дивизией. Попал в плен и бежал оттуда. Объявил мне, что он отказался от начальствования войсками Петроградского военного округа, ибо не мог прийти к соглашению с Советом солдатских и рабочих депутатов. Они вырывают власть у него из рук и мешают восстановить дисциплину. Он шёл на то, чтобы при штабе находилось несколько членов Совета для совместного обсуждения разных вопросов. Они же требовали, чтобы все приказы Корнилов [423] издавал не только за своею подписью, но и за подписью председателей Совета солдатских и рабочих депутатов. На это Корнилов не согласился. Ему дают 8-ю армию, а Каледина переводят в 5-ю армию. Было предположено дать Корнилову Северный фронт, оставив в подчинении и Петроградский военный округ. Тогда предполагалось, что войска Петроградского гарнизона, переформированные в строевые части, будут подтянуты к побережью и Риге для обороны подступов к Петрограду. Алексеев не согласился на эту комбинацию и выдвинул на Северный фронт своим кандидатом Абрама Драгомирова. Когда Гучков этому противился, то Алексеев выразил желание подать в отставку. Говорил, что сила стратегического дарования Корнилова неизвестна. Корнилов едет в армию с верой в успех, но ожидает огромные трудности от падения дисциплины в войсках и принуждённого положения офицеров. Я просил Корнилова дать мне в его армии корпус войск. Он обещал. Просил его поговорить об этом и с Брусиловым. Я высказал свою мечту иметь в корпусе три дивизии с тем, чтобы одна была в резерве. Понимаю всю трудность командования в настоящее время: два врага — один впереди, настоящий; другой, в виде солдатской деспотии, позади, в виде разных Советов. Но тяжко в минуты грозной для России опасности сидеть без дела, а не находиться в передовой линии. Написал с просьбой о корпусе и М. В. Алексееву.
Вчера обедал у Владимира Дмитриевича Набокова, управляющего делами Временного правительства. Знаю Набокова с его детства. Женат на Елене Ивановне, урождённой Рукавишниковой. Её мать крестила моего сына. С отцом её, Иваном Васильевичем, были приятелями. Вместе охотились и ловили рыбу, у Набокова — большая, дружная семья, 5 детей, не очень здоровых видом. Они богаты. На днях подписались на 500 тыс. р. на заём свободы. Набоков не очень спокойно относится к происходящему. Говорит, что совсем не то они ожидали. Что надо было, чтобы Михаил нашёл в себе мужество принять престол. Тогда разрухи и безначалия [424] не было бы. Теперь нет власти. Уходит Гучков, заменить его некем; уйдут и другие. Керенского прочат в морские министры. На моё недоумение по этому вопросу Набоков ответил, что надо поднять во флоте дисциплину. Максимов в Балтийском флоте бог знает что делает и рушит наш флот. На побегушках у матросов. Чудного Непенина и 200 офицеров убили. Потребовали, чтобы и сухопутные офицеры сняли погоны. Терроризируют в Гельсингфорсе финляндцев. На днях матросы явились, чтобы свалить памятник Александру II. Финны вынули ножи, окружили памятник и не допустили матросов выполнить их дикое намерение.
Коалиционное министерство может и не состояться. Представители Совета солдатских и рабочих депутатов предпочитают иметь контрольную и «подстёгивающую» власть, чем разделять ответственность. Предполагают привлечь в министерство Плеханова и что-то вроде Пальчевского, большого промышленного деятеля.
Набоков утверждает, что, в случае дальнейшей разрухи и попыток заключить сепаратный мир, у наших союзников состоялось соглашение с Японией и, кажется, с Китаем напасть на нас в Азии.
Сведения с фронта у нас благоприятны. По словам Набокова, Брусилов стал неузнаваем, нервничает, ходит мрачный и собирается просить об увольнении. Другие главнокомандующие, в том числе Гурко, тоже хотят уходить. Поливанов со своей комиссией только подливает масло в огонь. Всё толкует о правах солдат, в защиту офицеров ничего. Дух офицерства подавленный.
Вчера в трамвае рядом со мной сидела женщина с мальчиком на руках. Малютка потянулся к моим погонам. Мать остановила. Я тогда сказал: пусть трогает, может быть, сам носить будет. Стоявший против нас мужчина в штатском платье с измождённым лицом ответил: бог даст, к тому времени как ребёнок подрастёт и погон никто носить не будет, не будет армии, невозможны станут и ужасы, нами ныне переживаемые. Затем он рассказал, что был 1½ года в плену, выпущен по доброте врача, признавшего его душевнобольным; что все немцы, за малым исключением, жестоки, думают [425] только о себе, что боятся своих офицеров бесконечно и что голодают. Ему приходилось из присланных ему сухарей совать сухарик в руку голодному немецкому часовому.
7мая
Вчера вечером после всенощной службы в церкви протопресвитера слушал речи ко мне отца Георгия Шавельского. Этот чистый человек и чудный пастырь тоже был в подозрении и 2 дня был арестован. Теперь его, кажется восстанавливают в звании протопресвитера. Он посылал на разные фронты своих наиболее даровитых проповедников. Они ему передали о состоянии армии, между прочим, следующее.
В 5-й армии хуже всех расстроен 19-й корпус (Веселовского). Ему труднее других приходилось. Хуже других частей в этом корпусе 38-я дивизия, бывшая... {78}, считавшаяся наиболее надёжною. 13-й корпус значительно лучше, 14-й корпус отличный духом и дисциплиною. В 12-й армии хуже всех 109-я дивизия. Её вынуждены были вывести в резерв, ибо она склонна была открыть дорогу немцам. Заменили её кавалерийской дивизией. Во 2-й армии (штаб в Несвиже) есть тоже здоровые и слабые части. В 12-й армии наиболее сильна духом и дисциплиной 44-я дивизия Циховича. Особенно упоминают Переволоцкий полк, лучший по дисциплине. Проповедников принимали неохотно, но собирались слушать от полка до 2000 человек. Отрадно, что, выслушав, всюду просили приехать ещё раз. Офицеры отсутствовали, на что указывали и солдаты. По мнению Шавельского, офицеры во многих случаях недостаточно работают, чтобы влиять на нижних чинов. Держатся в стороне. Два лагеря. Братания на фронте доходили до позорных явлений: на одном из участков фронта наши солдаты поставляли хлеб в германские окопы. Когда доставка хлеба прекратилась, немцы пригрозили разбить русские окопы, привели свою угрозу в исполнение, и наша часть малодушно возобновила отсылку хлеба немцам. [426]
Василий Фёдорович Новицкий, бывший помощник военного министра. Долго сидел у меня. Смещён Керенским, огорчён. Едет на фронт. Несколько недоумевает относительно полезности первых мер, принятых Керенским. Он взял себе в помощники двух только что произведенных полковников, Якубовича и князя Туманова, а ещё более удивлён назначением поручика Кузьмина помощником главнокомандующего Петроградским военным округом. Опасается, что эти три лица не будут иметь авторитета в старшем начальствующем персонале. Керенский издал второй приказ, дающий возможность попасть в офицеры и без образовательного ценза после 4 лет пребывания на войне. Керенский продолжает повторять в своих речах, что он «добьётся железной дисциплины» в армии. Меры к тому ещё не выяснились и ему самому. 9 мая хочет ехать на Юго-Западный фронт.
Новицкий справедливо возмущается поливановской комиссией. Работает к разложению армии. Совет солдатских депутатов предписывает комиссии свои решения и все к поднятию прав солдат и к принижению офицерского состава.
Адмирал Коломейцев. Начальствовал Наровской флотилией на Северном фронте. Отличный моряк, знающий, строгий, но заботливый. Держал свои суда в отличном порядке. В бытность мою главком Северным фронтом несколько раз плавал на его судах. Сегодня Коломейцев рассказывал мне, что в Пскове генерал Рузский опубликовал отречение государя только 5 марта. Назначили войска на парад. Коломейцев добивался, чтобы все были одеты по форме. Некоторые матросы всё же вышли с красными бантами. У двух, трёх снял собственноручно, за что был арестован. Сидя сегодня долго у меня, очень огорчался развалу Балтийского флота. По его словам, флот этот к бою уже непригоден. Максимов никуда не годится. Матросы называют его «адмирал-подлиза». По словам Коломейцева, убийства офицеров в Свеаборге и Гельсингфорсе происходили по подкупу, на немецкие деньги. [427]
По его словам, в Кронштадте до сих пор томятся 85 офицеров с бритыми головами, которые чистят отхожие места, метут улицы и проч.
Сегодня юнкер кавалерийского училища, член Совета солдатских и рабочих депутатов, утверждал, что настроение членов Совета очень патриотическое. Скоро дадут приказ фронтам наступать, и сами хотят подать пример. Просят, чтобы запасные части Петрограда скорее формировали в полки.
12 апреля, [sic!]
За последнее время евреи во всей России очень поправели. Речи товарищей Ленина и большевиков им не нравятся. Делиться не хотят.
Керенский взял к себе в помощники двух молодых полковников, а помощником главнокомандующего Петроградским округом сделал поручика Кузьмина. В одном из посещённых им полков Керенский произвел единолично полковника в генерал-майоры. Подписал, не дождавшись заключений командующих армиями, «Декларацию прав солдата». Там есть пункт об неотдании чести солдатами офицерам. Полк. Якубович ездил в заседание Совета солдатских и рабочих депутатов и просил, в одолжение Керенскому, устроить так, чтобы и без обязательства нижние чины честь отдавали. Идут разговоры, чтобы офицеры первые отдавали честь нижним чинам. В поливановской комиссии, холопски ухаживая за солдатами, Якубович и еврей Цейль, ныне Покатов, предлагают, чтобы солдатам было предоставлено право награждать офицеров, а именно солдатским Георгием. Этим принизится не только положение офицера, но и значение офицерского Георгия.
Вчера встретил командовавшего у меня на фронте 12-й, а затем 6-й армией Горбатовского. Говорил о развале армии с глубоким возмущением, но средства помочь горю предлагал невероятные: сформировать корпус или полкорпуса из офицеров и силою уничтожить Петроградский совет солдатских и рабочих депутатов. [428]
13 мая
Был у министра иностранных дел Михаила Ивановича Терещенко сегодня от 11½ до 12 часов. Он просил ознакомить его с Туркестаном. Прочёл ему, в сущности, в сжатом виде лекцию о современном состоянии каждой из пяти областей, входящих в состав Туркестанского края, и о положении Бухары. О Хиве сказал очень мало. На вопрос Терещенко, что же нам делать, ибо приходится отзывать комиссара Временного правительства Щепкина, по его просьбе, ибо Ташкентский комитет солдатских и рабочих депутатов не соглашается признать эту власть и требует отмены распоряжения комиссаров о назначении уездными комиссарами Тризну и Иванова, я задал такой вопрос: какие задачи правительство ставит себе относительно Туркестана? Должны ли 7 областей, его составляющих (считая Хиву и Бухару), с 10—11 млн. населения, составлять и в будущем часть России, неразрывно с нею связанную, или по отношению 10—10½ млн. туземного населения будет во всей широте применён принцип «самоопределения народности»? Но в этом последнем случае Россия может потерять Туркестан. Терещенко ответил определённо, что Туркестан должен в будущем составить часть России. Тогда я указал главное средство достигнуть этой цели: в Ташкенте, как в зеркале, отражается всё, что творится в Петрограде. Было у вас двоевластие — такое было и ещё есть и теперь в Ташкенте. Из Петрограда пошёл развал нашей армии. Этот развал докатился и до Туркестана. У вас создалась солдатская деспотия, такая же явилась и в Ташкенте. Теперь вы избавились временно от двоевластия и хотите «железной дисциплины» в армии. Если вы этого достигнете, несомненно, удастся восстановить дисциплину и в Ташкенте. Без этого результата положение Туркестана необходимо признать тревожным. Несомненно, необходима твёрдая власть, которая, по полномочию правительства, могла бы приказывать. После долгого обсуждения разных способов Терещенко остановился на мысли о необходимости отозвать Щепкина и одного из комиссаров и вместо них послать двух более левых. Посылая их, прибавить им представителей Совета солдатских и рабочих депутатов [429] для приведения Ташкентского совета рабочих и солдатских депутатов к порядку и уважению распоряжений правительства. Эту последнюю меру я ему рекомендовал.
Кроме того, рекомендовал относиться с большим доверием к выбранным комиссарам самим населением. (Прислали из Петрограда самаркандского комиссара, даже не запросив меня).
Относительно Бухары посоветовал образовать мусульманский высший совет или комитет, дав там представительство как старобухарцам, так и младобухарцам. Они во вражде, и старобухарцы многочисленнее.
Высказал мнение, что Бухару и Хиву надо сохранить как автономные области, что наши революционные силы ещё не справятся с задачами обратить эти провинции в республики. У нас и своих забот очень много. Если наше туземное население стало под русским владычеством более обеспечено, стало много богаче бухарского или хивинского, это, конечно, составляет предмет зависти бухарцев и предмет недовольства своим правительством, но, с другой стороны, наши подданные туземцы упрекают русских, что они развратили их молодёжь, что часть младосартов отошла от старой веры, пьянствует, безобразничает в публичных домах, играет в карты, не уважает старших. Что число краж и преступлений возросло, и — больше, чем в Бухаре. Поэтому старосарты Туркестана, горячие приверженцы старого уклада жизни и шариата, завидуют, что в Бухаре имеется кази-калян с огромной духовной властью, которой подчиняется эмир, что этому кази-каляну, кроме духовной части, подчинено всё школьное дело и подчинён «раис», блюститель нравов, наблюдатель за исполнением законов (шариата). Наши туземцы старосарты мечтают о создании и у нас {79} таких же должностей — кази-каляна и раиса. Мечтают, кроме того, создать в Ташкенте высший духовный совет из представителей от 5 областей с подчинением ему всей духовной части, учебной части и судебной части всего мусульманского населения Туркестана. Разработана, кроме того, целая программа требований [430] со стороны мусульман, отстраняющих русскую власть. Запросы сложны, противоречивы для разных групп туземного, не только русского населения. Проведение их в жизнь встречает огромные трудности. Удовлетворение их отодвинет Туркестан в культурном отношении назад, ибо все русские города попадут в руки туземцев. Выход мною уже принятый: не давать равных прав туземцам при выборах с европейцами.
Терещенко соглашался с этими мыслями. Хочет их доложить в Совете министров. Признаёт положение серьёзным. Говорил, что они теперь борются за сильную власть у правительства и за понижение значения Совета солдатских и рабочих депутатов. Что Керенский и его поездка на фронт — их последняя ставка.
Мало говорит, но что говорит, — продумано. Производит хорошее впечатление. Славные блестящие умные глаза. В общем, вид утомлённый.
У начальника Генерального штаба Романовского
Встретились сердечно. Сын Романовского — героя Ходжента, Ура-Тюбе, Джизака и Ирджора; в 1866 г. я служил под его начальством, приехав в Ташкент в 1866 г. подпоручиком Оренбургского стрелкового батальона (ныне Туркестанский стрелковый полк). Сын его&bsp;— георгиевский кавалер. Он был начальником штаба 9-го корпуса, соседнего гренадерскому, говорил много лестного по поводу приведения мною в порядок гренадерского корпуса.
Я рассказал ему о военных нуждах Туркестана, записал о постепенном расформировании 1-го Сибирского запасного полка. Он ответил мне, что надо под тем или иным поводом вызвать Бройду и что теперь надо даже назначать маршевые роты с осторожностью, чтобы не натолкнуться на отказ ехать на фронт. Настроение его нервное. Работает, но не видит близкого исхода безначалию. Тоже надеется на Керенского.
У начальника Главного штаба Архангельского
Хорошее впечатление. Редкий работник. Витмер — его [431] тесть. Он много говорил Архангельскому хорошего на мой счёт. Архангельского очень тревожит положение Туркестана. Он говорил, что от мусульманского населения поступают просьбы вернуть меня, Куропаткина, в Туркестан. Я ответил, что по нынешним временам это может состояться только после моей реабилитации и с согласия Петроградского и Ташкентского советов рабочих и солдатских депутатов.
С полковником Энгельгартом
Явился ко мне. Вспомнил, что после ранения под Ляояном я дал ему боевой орден. Работал со мной в Херсу. Относительно своего командования войсками Петроградского военного округа в первые дни революции сказал, что он был хозяином положения только первые 6 часов. Затем фактическая власть перешла к Совету солдатских и рабочих депутатов, и он не мог предотвратить издание приказа № 1. Настроен пессимистически. Считает, что необходимо скорее употребить силу, расстрелы. Что ему стыдно встречаться на улице с офицерами-иностранцами. Керенский — последняя ставка, в которую он не верит. Идти вперёд не хотят. Впереди — смерть, а позади — делёж земли, безнаказанность. На Кавказе войска разбегаются. В Персии наши войска будто бы отступают.
Клемм сказал мне сегодня, что французы понесли очень большие потери и к порыву вперёд малопригодны. Очень большие потери были причиной замены Ниволя Петеном. Англичане ещё держатся. Все ждут нашего усилия. Союзники нервничают. Наше «братание» их возмущает. Энгельгарт тоже сказал мне, что на французском фронте наши стрелки бригады Лохвицкого также пробовали брататься, но французы окружили бригаду своими войсками, выяснили виновных и расстреляли 118 нижних чинов и 5 наших офицеров.
У полковниика Якубовича
Принял меня в кабинете военного министра на Мойке. Толстый, смелый, умный, нахальный. По-видимому, есть характер и будет иметь большое влияние на дела. Тоже очень озабочен Туркестаном. Согласен со мной, что для [432] оздоровления Туркестана надо, прежде всего, оздоровить Петроград. Надеется достигнуть этого при помощи Керенского. О мерах, кои для сего надо принять, ещё ясного представления себе не составил. Тоже говорил, что надо меня возвратить в Туркестан. Я передал ему, что просился у Корнилова получить корпус войск и о том же написал Алексееву.
У полковника
Туган-мирзы-Барановского,
управляющего канцелярией Военного министерства
Очень неблагоприятное впечатление. Растерян. Винит во всём корпус офицеров. Разбил его на 5 групп, одна хуже другой. В первой считает просто негодяев, во второй — подлиз к солдатам, в третьей — представители старого режима, готовые его защищать, в четвёртой — очень многочисленной — выжидающих и бездействующих, и только в 5-й группе, к которой причисляет и себя, сознательных революционеров, на коих, по его мнению, и вся надежда. Смотрит на будущее мрачно. Жалуется на офицерство в Петрограде. В Главном штабе объединились и вмешиваются во все назначения. Писаря там ведут себя более сдержанно. По словам Барановского, надо взять воинскую часть, окружить Главный штаб и всех выдворить оттуда, уволить от службы и заменить другими.
В канцелярии считает, что им заведён порядок.
Военный совет, по его словам, будет преобразован, как бы по образцу Государственного совета, где будут чины по назначению и чины по выбору войск.
В канцелярии встретил большую группу офицеров всех чинов поливановской комиссии. Сказал им, что восстановление дисциплины в войсках надо начинать с восстановления отдания чести офицерам солдатами.
Интересное мнение мне сообщил сегодня Энгельгарт. По его словам, падение дисциплины, братание, нежелание воевать охватило более всего пехотные части. Кавалерия тоже затронута, но не так, как пехота. Тверда вполне осталась [433] вся артиллерия. Ей пехота иногда грозит, если артиллеристы начинают стрелять по солдатам, выходящим для братания.
14 мая
Виделся с Александром Ивановичем Гучковым и сегодня обедал у него. Он просил откровенно высказать моё мнение прежде всего по войску. Ответил в общем: вы в Петрограде и затем во всей России произвели революцию с целью обеспечить победу. Разложив армию, вы пока сделали обратное: обратили армию в значительной её части в толпу вооружённых людей, для победы против немцев малоспособную. Для победы надо, чтобы начальник командовал, а не просил. Для победы надо, чтобы солдат (независимо от любви и уважения) боялся офицера, а теперь офицер боится солдата, подделывается к нему, просит его исполнить солдатский долг. Первым этапом к разложению армии был приказ № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов Петроградского округа. Вторым — привлечение армии к политической жизни; третьим — образование разных комитетов с митинговым характером. На этих комитетах, как бы улицею, решались вопросы и о начальствующих лицах. Четвёртым — неотдавание чести офицерам. Отсюда пошло и высаживание офицеров в вагонах с занимаемых ими мест, пускание им дыма в лицо, хождение по улице в растерзанном виде, наполнение трамваев, сидение, когда раненые офицеры стоят, и проч. Пятым — проповедь о братании на фронте. Шестым — мир без аннексий и контрибуций и проч. {80}, 7-е — отменою и для военного времени смертной казни. Гучков признал правильность диагноза и разрушительную силу этих распоряжений. Он сказал, что телеграф был в руках Совета солдатских и рабочих депутатов. Все посылаемые им депеши цензуровались. По мнению Гучкова, Россия идёт к катастрофе одновременно четырьмя путями: 1) развалом армии; [434] 2) банкротством, — мы живём печатанием бумажек. Предполагаемые нам ссуды Америкою приостановлены. Подвижной состав Америкою дан не будет; 3) голодовкою (расстройство транспорта при имеющихся ещё запасах); 4) безначалием и смутою внутри. Гучков не видит просвета. По его словам, министерство, в котором он служил, — «слякоть». Один ещё был работник — Милюков. Керенский, по его словам, ничего не достигнет. Взятая им на себя задача совершенно не по его силам. Я утешал Гучкова, что не всё ещё потеряно, что в армии не все роды оружия расстроены, артиллерия тверда, конница тоже. В пехоте есть очень твёрдые корпуса и дивизии и полки. В солдатской среде главная масса темна, невежественна, непатриотична, с преобладанием звериных инстинктов, если их разбудят, но при дисциплине склонны, по своим прирождённым славянину и татарину качествам, к геройским делам. Они же при ином руководстве способны залить Россию кровью. Левый фланг этой массы — преступники, на всё готовые. Они очень опасны. Меньшинство солдат — сознательные. На них вся надежда. Они при содействии офицеров могут дать победу, закрепив хотя отчасти дисциплину. Но и от этой группы сознательных солдат надо отделить тоже на фланг сознательных — «ленинцев», вообще большевиков разных оттенков, а также анархистов и провокаторов. Они тоже опасны и даже опаснее, чем группа порочных.
Вид Гучкова мрачный, недовольный. Но при всём его пессимизме он сообщил мне, что поступления в городские, земские и казённые суммы, почти прекратившиеся в марте и первой половине апреля, начали ныне поступать успешнее.
15 мая
Сейчас сидел у меня отставной полковник Джурабек, сын правителя городов Шара и Китоба храброго Джурабека. Мы в 1871 г. взяли Шар и Китоб, отдали их бухарскому эмиру, а двух правителей, Джурабека и Бабабека, поселили в Ташкенте, дав русские чины и пенсии. Теперь посетивший меня сын его — один из крупнейших землевладельцев Ташкента. Хорошо говорит по-русски. Хитрый, но недалёкий и [435] коварный. Туземцы не любят его, но ввиду его богатства и поддержки, оказываемой ему бывшими генерал-губернаторами (у Самсонова он был в доме свой человек, раньше был адъютантом при генерал-губернаторе), Джурабек пользуется влиянием и попадает во все депутации для выражения чувств туземного населения.
Джурабек рассказал мне, что в Ташкенте обострился земельный вопрос, что русские крестьяне стали захватывать земли многоземельных туземцев, что от мусульман была послана в Петроград князю Львову большая депеша с просьбой: а) прекратить самовольство крестьян, б) прекратить переселение русских крестьян, ибо свободных земель в Туркестане нет, в) расформировать переселенческое управление. Там указывалось, что следовало бы русским даже вернуть занятые ими земли, но они на этом не настаивают.
До 40 представителей Туркестана принимали участие на мусульманском съезде в Москве, где собралось до 800 представителей мусульман со всей России. Съезд происходил в большом порядке. Голосовали за будущую форму устройства России. Татары и мусульмане Европейской России высказались за демократическую республику, но представители Кавказа, Туркестана и Сибири за федеративную республику. По словам Джурабека, за федеративную республику подано 445 голосов. Равно большинством голосов было решено открыть женщину и установить отказ от многоженства. Шариат не упразднён. Джурабек сказал, что ни открыть женщину, ни перейти к одной жене Туркестан не согласится. Заседали в доме, устроенном богатым бакинским мусульманином, забыл его фамилию.
Джурабек и один из сартов Туркестана участвовали и как члены крестьянского съезда. Съезд ему не понравился. Нет порядка. Много солдат, много говорили лишнего. Раздел земель мусульманам не понравился. Социализация земли тоже им непонятна и несимпатична. Они сторонники частной собственности. Идеи коммунизма и анархизма мусульманам противны.
Относительно Ташкента Джурабек высказал, что там больше порядка, чем в Петрограде, солдаты более дисциплинированы, [436] но ждут голода: цена пуда пшеницы дошла до 40 р.
Говорил мне о желании мусульманского населения моего возвращения в Туркестан.
Забыл прибавить, что на мусульманском съезде большой раскол произошёл по вопросу о равноправии наследования детей мусульманского женского пола.
Вчера наш резидент в Бухаре Алекс. Яковлевич Миллер подробно рассказывал мне о беспорядках в Бухаре, вызвавших его отъезд в Петроград. По его словам, дело в Бухаре по установлению нового строя свободной России шло очень хорошо. Манифест эмира о реформах был обнародован. Он, Миллер, дружно работал с Исполнительным комитетом Новой Бухары. Просился переехать в Старую Бухару для наблюдения за реформами. Жаловался, что в Петрограде три недели задержали ответ на его депешу о манифесте (Клемм говорил, что Милюков внёс этот вопрос на рассмотрение Совета министров). Керенский, которого считали знатоком азиатских дел, высказался за расширение рамок манифеста, указывал на необходимость уничтожения рабства. Клемму пришлось поправить указанием, что рабство в Бухаре давно уничтожено. Младобухарская партия в Бухаре, по словам Миллера, ничтожная: 15—30 человек. Старобухарцы против широких реформ. Когда младобухарцы, подталкиваемые приезжими из Туркестана русскими пропагандистами, хотели устроить демонстрацию, их схватили и высекли. Один умер. Забили тревогу, вызвали войска из Самарканда и Каттокургана. С ними приехал анархист Чертов и ещё несколько большевиков. Чуть дело не дошло до драки. Бухарский комитет стоял за Миллера. Приезжие требовали его смены. Приехавший из Ташкента Рождественский и Давлетшин ничего в действиях Миллера неправильного не нашли, но все же «для успокоения населения» предложили ему отправиться в Петроград. Эмир держит себя пассивно, но сделает то, что ему прикажут. Просился на Кавказ или в Ялту лечиться, но Миллер ему отсоветовал. [437] Переехал в Кермине. Там спокойнее, Кушбек и раис сменены.
Окончил чтением труд А. Спиридовича «Революционное движение в России». Вып. I. Российская социал-демократическая партия, изд. 1914 г. Очень поучительная книга. Поражает упорство, энергия, самоотвержение деятелей этой партии. Отлично обрисована эволюция в планах партии: отказ от хождения в народ, перенос деятельности в города, фабрики для подготовки фабрично-заводских рабочих к активной деятельности. Отказ от землепашцев. Следующим этапом было перенесение пропаганды в войска по отношению к нижним чинам. К сожалению, не было пройдено последнего этапа: образование революционного офицерства. Пройдя и этот этап, революция могла бы пройти сверху, что для России, где массы совершенно темны, было бы соответственнее. Тогда и армия не разложилась бы, дисциплина не ослабла бы, и мы были бы вполне обеспечены победою над врагами внешними, и не существовало бы опасений за анархию внутри страны. Теперь мы на рубеже: пойдёт ли назад «солдатская деспотия» или пойдёт ещё вперёд. В первом случае обеспечение победы, в последнем — поражение, презрение союзников и врагов, анархия и, быть может, вооружённое вмешательство других держав. Пошли боже сил Керенскому помочь этому отступлению солдатской деспотии {81}.