ДНЕВНИК А. Н. КУРОПАТКИНА
№ 16
С 17 ноября 1902 г. по 6 марта 1903 г.
17 ноября 1902 г.
Приехал в Петербург из Крыма 10 ноября. 12 ноября был у Великого князя Никол(ая) Никол(аевича). Сидел 2 часа. Всё время обсуждали исполнение воли государя, дабы в случае войны Ник(олай) Ник(олаевич) был главнокомандующим войск германского фронта, а я — главнокомандующим войск австро-румынского фронта.
Николай Николаевич говорил мне, что им получено письмо государя, в котором значилось это предназначение, причём войска фронта, которыми я назначаюсь командовать, названы австро-румынским фронтом. В том же письме значилась воля государя, чтобы и при этих назначениях высочайше утверждённое расписание № 18 осталось без перемены, с тем, чтобы изменения в плане действий, кои признает сделать нужным великий князь, отразились бы лишь на расписании № 19. В письме указывалось, что государь передал мне свою волю, дабы командующие войсками в округах были поставлены в известность о сих важных решениях государя. По этому вопросу великий князь высказал мнение, что лучше, чтобы сам государь лично сообщил им об этом свою волю.
Мы обсуждали вопрос и о том, пускать ли В. В. Сахарова в Одесский военный округ или задержать его в Главном штабе, дабы государь мог иметь в нём надёжного начальника штаба Верховного главнокомандующего. Условились, что надо задержать. Николай Николаевич сказал мне, что на должность начальника своего штаба он преднаметил Палицына: я его давно знаю, и мы друг друга дополняем. Я для этой должности наметил генерала Сухомлинова.
Наиболее тревожит меня предвзятость, по-видимому, мнения Николая Николаевича относительно того плана, который он предложит государю, по получении по его приказанию [84] плана, ныне принятого по расписанию № 18. Я указывал князю, что не позволит ли он мне с Сахаровым, в присутствии Палицына, ознакомить его самым подробным образом со всеми нашими расчётами и соображениями, на основании коих принят план № 18, что тогда он увидит лучше, что, по его мнению, следует переменить. Но Николай Николаевич стоял на своём, что ему этого не надо, как бы указывая, что решение его уже принято. Я всего более боюсь, что это будет решение для нас невыгодное — отдать без борьбы весь передовой театр и, не принимая боя на Нареве или у Белостока, или Червонноборской позиции, и отступить к Барановичам или Минску.
Виделся с С. Ю. Витте. Говорили о Сипягине. Передал мне, что когда убили Сипягина, наследник приехал в свою батарею и разговаривал с офицерами. Один из них сказал ему, что жаль, что употребили такое средство, но что Сипягин заслужил это. Будто наследник отвернулся и сказал: «Вам не следовало бы говорить это наследнику».
Сидел у Обручева. Я говорил ему, что полк. Мулен составляет в Париже новое соглашение с Францией против Англии, и указывал на опасность для нас новых соглашений. Говорил, что с Англией у нас нет поводов иметь войну, а таковые у Франции и Германии есть, но что мы более других угрозою движения к Индии страшим Англию. При этих условиях мы будем поставлены в возможность нести тяжкие жертвы для интересов других.
Обручев передал мне, что в год поездки на большие манёвры в Германию и Австрию, кажется, в 1897 г. или в 1896 г. он говорил с графом Муравьёвым о возможности коалиции Германии, Франции и России против Англии. Что Муравьёв обещал этот вопрос изучить. Что Вильгельм на манёврах намекал ему, Обручеву, как бы он был рад такому соглашению, что его мечта прописать Англии мир в Лондоне. В бытность в том же году в Париже Обручев виделся с [85] Фором и сообщил ему свои мысли. Что Фор ответил, что вопрос этот достоин изучения.
Я указывал Обручеву, что более всего боюсь, как бы французы, получив отпор от нас, не обратились к Германии для соглашения с нею против Англии. Что этим актом совершенно ослабится значение нашего договора с Францией.
Обручев, только что приехавший из Франции, указал, что охлаждение к нам уже замечается. Что социалисты и радикалы, в руках коих теперь находится власть, с недоверием относятся к России, ибо самодержавный режим им ненавистен.
Обручев говорил ещё, что у них в Море (их имение во Франции) был Андре, французский военный министр. Вспоминал обо мне. Ждёт меня во Францию. Производил расследование о нескольких умерших во время манёвров французских солдатах.
28 ноября
Празднуем 25-летие освободительной войны. По моему предложению государь издал приказ по армии и флоту. 140 заслуженных капитанов, наиболее отличившихся в прошлую войну, производятся в подполковники.
Сейчас сидел у меня министр юстиции Муравьёв. Смотрит на дела мрачно. Недоволен холодностью к нему государя. Прежде, по его словам, отношения были иные. Испортились со времени назначения Сипягина министром. Он, Муравьёв, был в числе кандидатов в министры внутренних дел. Очень, по-видимому, хотел этого. Прозрачно высказывает подозрение, что его провалил Витте. Отсюда, думаю, идёт нескрываемая ненависть Муравьёва к Витте. Муравьёв жалуется на недоверие к министрам государя. Говорил: государь хочет знать истину, но ищет её по коридорам, по закоулкам, слушает разных Хлоповых {4} и т. д. Если не верить тому или другому министру, то надо сменить его — это правильнее. [86]
По его, Муравьёва, словам, программа действий на будущее должна бы заключать в себе четыре пункта:
- 1) Сменить Витте.
- 2) Заняться улучшением положения рабочего населения России.
- 3) Вернуть доверие земству.
- 4) Начать допускать земских людей (людей от земли — говорил Муравьёв) к участию в том или другом виде в обсуждении государственных дел.
29 ноября
Странное мы переживаем время. Смута растёт. Растёт и общее недовольство. К сожалению, с разных сторон доходят сведения, что это недовольство распространяется и на личность государя. С глубоким сочувствием и любовью относятся к личности царя, но удивляются и печалятся теми разноречиями, кои происходят в действиях правительственной власти. Очень ненавидят советников штатных и нештатных государя (Мещерские, Победоносцевы, Александр Михайлович, Хлоповы, Филиппы и т. д.).
Мне дело представляется так.
Россия должна управляться при гармоничном развитии трёх сил: бюрократии, дворянства, земства. Это наши три кита. Армия должна охранять внешние пределы России. В действительности дело стало иначе. Бюрократия с Витте и Сипягиным во главе стала доминировать и все силы направила, дабы уничтожить земство и дворянство представительное обратить в чиновников. Успели в этом. Но вместе с сим приходится и армию обратить вместо защиты внешних пределов на охрану внутреннего спокойствия — обратить в полицейскую силу. Результаты могут получиться печальные. Девизы: побольше чиновников, и другой: полное ко всем недоверие, и третий: всё пристегнуть к Министерству финансов — до добра не доведут.
1 декабря
Сегодня посетил меня действительный статский советник Безобразов, один из нештатных советников по делам [87] Дальнего Востока. Просил принять, так как он прямо из Ливадии и имел до меня дело по указаниям Его Величества. Удивительно развязный. В его объяснениях, очень туманных, слова я и государь идут одно за другим. Слова Витте, Ламздорф произносятся с осуждением деятельности сих министров. Все путают, никто ничего не понимает, и лишь он, Безобразов, спасает русское дело. Теперь, по словам Безобразова, государь посылает его в Порт-Артур, дабы оттуда руководить корейскими и маньчжурскими концессиями. Он тоже, по его словам, везёт особые полномочия Алексееву, дабы действовать в Южной Маньчжурии тайными средствами противно нашим обещаниям. Я вынудил Безобразова высказаться, что же это за тайные средства. По его словам, они должны заключаться в следующем: Витте и Ламздорф должны открыть всю Южную Маньчжурию иностранцам и иностранным предприятиям. Алексеев не должен им мешать. Но затем должны явиться на сцену послушные нам хунхузы, и предприятия лопаются, люди исчезают... И в такую-то недостойную России деятельность разные проходимцы, вроде Безобразова, впутывают нашего государя, конечно, без его ведома и разрешения.
Я ответил Безобразову предостережением, что такой образ действий навлечёт на нас только позор. Относительно Кореи я настоятельно указывал, чтобы там мы возможно менее поселяли русских людей. Что мне всего опаснее представляется то положение, когда наших людей начнут резать, и потребуются первоначально небольшие экспедиции, и потом вспыхнет война с Японией.
3 декабря
Сегодня был принят государыней императрицей Марией Фёдоровной в Гатчине. Очень вежлива. Много расспрашивала, но прежней сердечности нет: всё не может простить уничтожения финских войск. Расспрашивала про Ливадию, про Болгарию, про македонские дела. Говорила про правительственный циркуляр. Подняла свой кулачок и сказала: «Вот это надо бы показать туркам».
Князь Шервашидзе, состоящий при государыне, горячо [88] нападал (после моего приёма у государыни) на существующие порядки в России. Говорил, что теперь все в подозрении, что никто не может чувствовать себя спокойно даже дома. Особенно нападал на утеснения в Финляндии (он женат на дочери барона Николаи — шведа).
Министр юстиции Муравьёв, с которым я завтракал сегодня, продолжает мрачно смотреть на будущее. Он говорил, что надо найти тот или другой выход. Что продолжать существующий порядок невозможно. Что ему представляется вероятным, что мы ввяжемся в войну, только чтобы выйти из тяжёлого внутреннего положения. Шутя говорил мне, чтобы ему после войны предоставили звание константинопольского генерал-губернатора. Говорил, что ему его министерское служение стало невмоготу, что он своих коллег видеть не может, что сидение в Комитете министров и Государственном совете ему противно.
Конечно, побранил Витте. Упрекнул его, что он не поддержал Ковалевского, а выбросил его за борт, как балласт с воздушного шара, чтобы ещё немного подняться кверху. Что Ковалевский невиновен. Векселя были действительно подделаны.
8 декабря
Вчера было продолжительное заседание Государственного совета по рассмотрению представления Сипягина, переделанного Плеве, об устройстве земского хозяйства в 13 губерниях. Плеве в общем поддерживал чиновничий проект Сипягина, в котором от Положения о земских учреждениях осталось только название, но всё же пошел на уступки. Для 4 губерний: Архангельской, Астраханской, Ставропольской и Оренбургской — полагает вовсе пока не распространять. В остальных вводить постепенно, начав с Витебской, Минской и Могилёвской. Проектирует усилить уездное земское представительство, образовав земские уездные управы и проч. В заседании сторонники не умаления, а усиления земства в России повернули дело так, что этот однобокий проект будет применён пока к указанным выше трём губерниям. [89] Мной подано мнение о необходимости усилить местное представительство в уездной управе.
Витте сделал яростную вылазку против государственного контроля. Во всеуслышание заявил и несколько раз повторил, что существующий государственный контроль мертвит всякое дело, к которому приставлен, а на возражение Лобко, что он ещё ничего не умертвил, и ссылки на железнодорожное хозяйство С. Ю. Витте заявил мне, что это хозяйство уже умерщвлено контролем. Что Татаринов в своё время предложил формы контроля и дал рубашку (формы), пригодную на рост человека, и теперь мы ту же рубашку напяливаем на слона. Очевидно, что она трещит по швам.
Заметил себе эту вылазку, дабы при случае сделать вылазку и против Витте.
В антракте за кофе Витте в хорошем настроении духа нападал на моё заступничество за земство и говорил другим членам Государственного совета: Алексей Николаевич, наш будущий главнокомандующий на войне, в военное время нас всех повесит. Надо соединиться в мирное время против него и повесить ранее его. Я ответил: почему он боится быть повешенным только в военное время. Если государь мне прикажет, то я повешу его и в мирное время.
Затем Витте осуждал робкие действия наших войск при усмирении беспорядков в Ростове. Я серьёзно сказал ему, что действия были осторожны и, слава богу, достигли своей цели без большого пролития крови, но что нам легче идти на любой штурм, чем стрелять по беззащитной толпе. Что не надо так действовать по внутренним делам, чтобы такая необходимость участия войск являлась. Что это развращает войска и может привести те или другие отдельные части их к неповиновению.
Видел третьего дня Сергея Александровича и Великую княгиню Елизавету Фёдоровну, долго сидел у них. Сергей не скрывает своего огорчения по истории с Павлом Александровичем. Явился устраивать детей. Говоря о болгарских делах, назвал Фердинанда хитрецом и большою шельмою. [90]
Елизавета Фёдоровна жаловалась, что в принятом ею на своё попечение институте для дочерей военнослужащих (в Москве, бывший Чертова) дело не идёт так, как бы ей хотелось. Что нет достаточной простоты. Много требований лишних для простых офицерских семей, многого недостаёт.
17 декабря
Сегодня на докладе государю говорил о разговорах со мной Безобразова и Абазы по корейскому предприятию. Требуется командировать подполк. Мадритова для содействия неясным ещё для меня целям нашим в этом деле. Говорил государю, что Мадритов не может быть подчинён Безобразову, но что я командирую его в распоряжение адм. Алексеева. Государь одобрил это. Затем я доложил государю мои советы Безобразову и Абазе: изображать собаку на сене, дабы из концессий в Корее, на корейской границе и в Маньчжурии на корейско-маньчжурской границе создать полосу земли пустынной и труднопроходимой для разделения сфер влияния русской и японской. Что самое главное — не создавать поводов к возможному столкновению нашему с японцами. Государь одобрил это и в свою очередь сказал: «Никоим образом это не должно создать нам затруднений».
Просил государя командировать кого-либо в Сербию для участия в военном торжестве взятия Ниша 29 декабря. Там сербы взяли 267 орудий, 13 тыс. ружей.
Тогда при войсках сербских находился Бобриков 2-й. Его государь и разрешил командировать, придав ему полк. Таубе, бывшего в Сербии военного агента. Конечно, прикажут не бряцать понапрасну оружием, дабы не испортить впечатления миролюбивой миссии графа Ламздорфа. Государь долго думал, прежде чем согласиться на это.
Тогда же я получил разрешение напечатать в «Русском инвалиде» статью объективного характера относительно истинного значения участия румын в плевненских делах. Румыны, [91] никем не оспариваемые, так зазнались, что ныне главную часть овладения Плевной приписывают себе.
Эти дни прошли в праздновании столетия Пажеского корпуса. Раздули эти праздники немало. Точно никто и нигде в России ничего, кроме пажей, не делал. Но всё прошло гладко. В Зимнем дворце обедало 1500 человек. Остзеец Рихтер не утерпел, чтобы не поработать при сём и для Германии. Совершенно неожиданно для меня оказалась приглашённой депутация: 5 кадетов и 2 офицера Берлинского кадетского корпуса. Зацепка — что некоторые кадеты сего корпуса несут обязанности пажей. Тем не менее оказалось, что с немцами мы праздновали, а французов сен-сирцев забыли... Глупо.
21 декабря
Сегод(ня) рассматривал нашу книгу [по канц(елярии) В(оенного) мин(истерства)], в которую мы заносим все высочайшие отметки по отчётам командующих войсками в округах. Государь сказал, что ему в год три раза (или два) представляют выборки по его отметкам на отчётах губернаторов. Что там тоже стоят слова: «исполнено» и «исполняется». При этом государь с горечью заметил, что вместо слов «исполняется» во многих случаях следовало бы поставить слова «не исполняется», что ещё недавно он уследил, что по Министерству внутренних дел не исполнено приказание, отданное его покойным отцом. Что взгляд назад помогает правильно смотреть вперёд, что изучение вопросов за много лет облегчает главное при составлении планов на будущее: помогает распознать, что важнее из представленных мероприятий в данное время.
Напомнить эти слова, когда возникнет желание за счёт средств, кои надо было бы дать Военному министерству, строить сомнительной полезности для России броненосцы. [92]
25 декабря
На днях сидел у меня Великий князь Александр Михайлович. Много говорил про морскую программу. По его словам, он программу эту делит на три отдела по 8 лет в каждом с тем, чтобы захватывать два предыдущих года. В первые 8 лет мы будем равняться с японским флотом, потом с англо-турецким в Чёрном море и, наконец, в последние два 8-летия пойдём догонять германцев. На первые 8 лет надо давать по 40 млн. свыше предельного бюджета, т. е. то, что даётся на кораблестроение и теперь. Правильных и ясных целей по употреблению готовящихся морских сил я не увидел.
Сейчас возвратился от графа Ламздорфа. Доволен своей поездкой. Вот что он мне передал (коротко):
В Австрии
Очень хорошо приняли. Франц Иосиф имеет нежные чувства к нашему государю. В Австрии и частью в Венгрии начинают верить нашему миролюбию и желанию сблизиться с Австро-Венгрией. По Македонии искренно желают идти с нами рука об руку. Будем действовать вместе.
Уверяют, что не хотят присоединять к себе Боснию и Герцеговину. Что им выгоднее управлять там самодержавным способом. Боятся увеличить число славянских депутатов.
Если Сербия вмешается в македонскую смуту, то Австрия займёт Сербию. На прощание Франц Иосиф просил графа Ламздорфа передать нашему государю свою просьбу, чтобы мы не препятствовали соединению австрийских железных дорог с турецкими через Митровицу. Я сказал Ламздорфу, что такое соединение выгоднее всего немцам, кои воспользуются этим соединением, дабы связать Багдадскую дорогу с Берлином и Гамбургом. Ламздорф признал это и согласился со мной, что такое соединение нам невыгодно, но не видит способов противиться. [93]
В Сербии
Встреча народом умилительная. Король не глуп, но растолстел, старообразен, подозрителен. Временами кажется ненормален. Очень тронут оказанным ему знаком внимания. Драга, немолодая, полная, но всё же красивая женщина. Умна. Держится России. Её желательно приласкать.
Армия — милиция. Ныне не стоит связываться с Сербией каким-либо военным соглашением: выдадут австрийцам. Нам выгодна рознь Сербии и Болгарии. Сербы до сих пор не доверяют болгарам. Сербам нежелательно автономное устройство Македонии. Ламздорф полагает, что сербы не очень расположены зажигать весной пожар на Балканском полуострове.
Ламздорф полагает, что какой-либо знак внимания серб(скому) королю, например, назначение его шефом одного из русских полков к 29 декабря, очень бы обрадовало короля и помогло сближению его с нами. Говорил об этом вчера с государем. Его Величество выразил мнение, что не лучше ли это сделать на 6 мая.
В Болгарии
Фердинанд очень умён, но нервен и впечатлителен. Рассорился со всеми. Ему приходится держаться России. Со своими министрами ладит и держит их в руках. Первоначально говорил Ламздорфу, что ничего с болгарским народом сделать не может по македонскому вопросу. Потом начал уступать, что если будут введены в Македонии реформы, то взрыв будет остановлен.
Бахметьев, по мнению графа Ламздорфа, умён, но легкомыслен. Ему указали не мешаться во внутренние дела княжества.
По Македонии
Из обмена мнениями в Софии, Белграде и Вене граф Ламздорф вынес убеждение в необходимости оказать быстрое и сильное давление на Турцию, дабы она выполнила свои обещания по Македонии. Франция и Германия поддержат наши требования, а Австрия пойдёт с нами рука об руку. [94]
Однако Ламздорф и сам ещё хорошенько не знает, что мы будем требовать от Македонии (всегда одна и та же история). На мои вопросы он отвечал довольно неопределённо, что будет турецкий комиссар, что прекратят обирание народа, установив контроль над приходной и расходной сметами. Что контроль этот будут иметь русские и австрийцы через своих послов. Кажется, толка не будет.
26 декабря
Сегодня был в Гатчине. Государыня императрица Мария Фёдоровна более 40 минут вела со мной разговор о финляндских делах. Горячилась и волновалась. Раза два выступали на глазах слёзы. Всё ей, очевидно, Кремер и князь Кавказский {5} представляют в превратном виде. Оправдывался, сколько мог, но, кажется, прежнего расположения всё ещё возвратить не мог.
30 декабря
Сегодня в Государственном совете Витте читал речь по поводу росписи на 1903 г. Рисовал положение дел в тревожном свете. Указывал, что до него общий бюджет по расходам составлял 1 млн., а теперь, через 10 лет, 2 млн. Что в этом отношении мы в 10 лет так шагнули, как ранее дошли за всю историю России. Надо, мол, остановиться. Платёжные силы напряжены. Расходы выросли, в особенности по Министерству путей сообщения, и ныне дают дефицит в 60 млн р. в год (с процентами на затраченный капитал), а давали при нём, Витте, 11 млн. дохода. Главная причина тому — постройка дорог политического и стратегического значения, а не экономического. Есть и другая причина недоходности дорог, общее уменьшение дохода дорог. Я возражал, указывая, что за последние 15 лет на западе мы мало строили дорог, а всё больше строили на востоке, что особо недоходны эти новые дороги — Восточно-Китайская, например. Что нам надо с востока возвратиться опять на запад, что там мы отстали и что, как ни тяжело положение [95] государственного казначейства, охрана неприкосновенности пределов государства столь важное дело, что я надеюсь, что государь найдёт деньги на охрану целости России.
31 декабря
Сегодня был у государя с последним докладом в этом году. Сегодня же оканчивается пятилетие пребывания меня в звании министра. Государь несколько простужен. Бледен. Говорил мне, что не спал всю ночь. Болело ухо. Не знает, откуда. У него уже был случай, что он лишился слуха на это ухо на полчаса. Видно сильный насморк: чихал, часто сморкался. Я спросил государя, приготовился ли он повиноваться Симановскому. Государь ответил утвердительно. Я имел в виду при этом повлиять, чтобы государь не ездил 3 января встречать на вокзал германского принца. Повидал Симановского, и он обещал не пускать государя. Говорил государю, что сделано по записке Обручева 98-го года об организации Главного штаба. Всё принято к сведению и выполняется, но вместо одного генерал-квартирмейстера провожу двух. Не окончил реформу за неотпуском денежных средств. Окончим теперь. Говорил о необходимости поднятия должности начальника Главного штаба. О его участии в стратегических докладах. Государь прибавил, что он теперь желает чаще его видеть, ввиду нового его положения в будущем как начальника штаба Верховного главнокомандующего. Я воспользовался этим случаем и с обычной откровенностью высказал мнение, что если государь желает, чтобы между мной и Сахаровым сохранились добрые отношения, — что надо для дела, то необходимо, чтобы в Главном штабе не производилось никакой секретной от меня работы. Что пока я по закону начальник, подчинённые мне органы и лица не могут вести секретных от начальника дел. Что другое дело, если государь по должности Сахарова, начальника штаба Верховного главнокомандующего, поручит ему то или другое секретное от меня дело. Тут, даже если бы при Сахарове для сих работ имелся особый штаб, я ничего не могу иметь, но в Главном штабе таких работ секретно от меня производить нельзя. Я прибавил, что ныне облеченный доверием государя и призванный [96] в случае войны к должности главнокомандующего австрийско-румынским фронтом, я сам просил бы государя, чтобы по некоторым вопросам, чтобы не быть судьёй в собственном деле, выслушать отдельно Сахарова. Тогда государь успокоил меня, что он не даст повода нам поссориться, и указал, что именно по моему новому предназначению от меня не может быть секретов.
Того же числа государь приказал мне:
1) Провести в установленном порядке, чтобы обстановка командующих войсками в округах была казённая.
2) По вопросу о вознаграждении китайцев со шхуны под английским флагом, которая стукнулась о наш мост в Тяньцзине, а китайцы были прибиты плетями — категорически отказать в выдаче вознаграждения.
При этом, по моему предложению, государь соизволил, чтобы мы рассмотрели вопрос: нужен ли нам мост этот. Моё мнение, что он не нужен.
3) Относительно усиления китайских войск в Маньчжурии в распоряжение цзянь-цзюней государь высказал: «Самое главное, не надо разрешать усиление войск в Хейлудзянской провинции». По-видимому, государь твёрдо держится, чтобы Северную Маньчжурию от наших войск не очищать.
1903 год
января
В 1903 г. я сделал обед начальникам главных управлений, дабы высказать им руководящие идеи относительно ведения дел в их управлениях. Сделав исторический очерк истории Военного министерства, я указал всё увеличивающуюся сложность работы (техника, увеличение армии, усложнение условий жизни народов) при человеке, который не только не улучшается, но местами даже ухудшается (фабричные сравнительно с сельчанами). Указал, дабы справиться с задачами: а) децентрализировать дело, б) не смешивать сущность с формой, отличать главные от второстепенных [97] вопросов, в) считать своей главной задачей помощь старшим войсковым начальникам в их трудном деле подготовки войск для боя, давая войскам оружие, выучку и запасы не хуже, чем у соседей, г) ранее принятия каждого мероприятия спрашивать мнение войсковых начальников, д) пользоваться уроками истории, е) изучать всё, что делается у соседей, и брать подходящее без стыда, ж) бережно расходовать народные силы и средства. Убедил не всех. Заскорузли в рутине и канцелярской волоките твёрдо.
4 января
Новый год встретили обычным порядком. Выдающимся событием можно было считать рескрипт министру финансов по случаю десятилетнего управления Министерством финансов. Рескрипт составлен в милостивых выражениях, исполненных доверия к лицу и в будущем.
Вчера встречал германского наследного принца Фридриха Вильгельма. Я был дежурным генерал-адъютантом. Вследствие лёгкой простуды государь не поехал на вокзал, а встречал в Зимнем дворце.
Молодой принц, 2О-летний юноша, произвёл хорошее впечатление: довольно высокого роста, стройный, с военной выправкой, с быстрыми военными жестами. Лицо приятное, но не интеллигентное, внимателен к окружающему, особенно что касается военного дела. Запомнил несколько подробностей из виденного. Приобретает навык говорить с представляемыми ему лицами о соответствующих предметах, но не приобрёл ещё навык прекращать разговор вовремя.
В тот же день был парадный обед. Сидел между двумя командирами полков, прибывшими с принцем: полковником фон Шенком, командиром 1-го гвардейского гренадерского императора Александра полка, и майором графом Швериным, командиром кирасирского императора Николая I полка. Первый культурнее. Второй — воин. Рассказывал мне, что рейхстаг мало заботится об улучшении быта офицеров. Что в Ортенбурге {6}, где стоит их полк, офицеры нанимают [98] довольно плохие квартиры (городские), что их Военное собрание очень ограниченно. Тогда же он передал мне, что семьи офицеров только один или два раза допускаются в Военное собрание, но что офицеры еженедельно один раз собираются в Военном собрании обедать. Обычай хороший. Хорошо бы и нам его завести.
По словам Шверина, для службы в их полку надо иметь до 300 марок в месяц прибавки из дому к получаемому жалованью.
После обеда принц долго разговаривал со мной. Хвалил выправку наших солдат. Высказал, что мы счастливы, что большинство наших нижних чинов из сельских жителей. «Там меньше социалистов», — сказал он. Я сказал, что чем-нибудь надо поступаться, что при высокой культуре Германии, при огромном росте там промышленности население наполовину уже фабричное и горожане. Это и создаёт, и питает социализм, что и мы идём по тому же пути. С удовольствием говорил о предстоящей поездке в Новгород. Я сожалел, что он не может видеть наше деревенское население. Тогда он правильнее оценил бы тот могучий источник, откуда мы черпаем своих несравненных солдат: преданных родине, государю, храбрых, выносливых, нетребовательных. Государь мне вчера говорил, что и на него принц произвёл хорошее впечатление.
Влад(имира) Алекс(андровича) не было: заболел. Температура свыше 39°.
Мария Фёдоровна ласково поздравила меня с Новым годом. Я осмелился ей высказать пожелание, чтобы с Новым годом она вернула мне своё расположение. Она замялась, но протестовала, уверяя, что расположение осталось прежнее.
За обедом на тост государя за здоровье германского императора принц по бумаге не без нескольких заминок прочёл небольшой ответный тост за государя и государынь. Из числа свиты выделялся ростом и чином генерал Мольтке, начальник 1-й гвардейской пехотной дивизии, любимец Вильгельма, племянник великого Мольтке. [99]
5 января
Вчера был у меня первый доклад у государя в этом году и первый доклад во второе пятилетие моего министерского служения. Представил государю подробный отчёт о том, что нами сделано в минувшее пятилетие, дабы сообразно с новыми указаниями сообразить и наши денежные требования на пятилетие 1904—1908 гг. Усиленно доказывал государю, что политическое положение Европы за это пятилетие стало тревожнее, что возможность европейской войны стала вероятнее и что нам надо спешить возвратиться на забытый за делами Дальнего Востока запад. В числе причин, делающих положение более тревожным, я отметил:
1) Ослабление России на западе вследствие расхода огромных средств на Дальнем Востоке.
2) Активная политика на Дальнем Востоке, которая может привести к европейской войне.
3) Развитие македонского вопроса грозит весной вызвать европейскую войну.
4) Успехи Германии в Турции (занятие Гайдар-Паши, Багдадская железная дорога, реорганизация турецких сил) могут ускорить столкновение России с Германией, или с Турцией, или с той и другой.
5) Пангерманистские стремления Германии. Хочет съесть чехов и других, дабы открыть себе путь от Берлина до Персидского залива.
6) Нескрываемое стремление Германии к всемирной, а в первую очередь гегемонии в Европе.
7) Внутренние неурядицы в России. Если они не будут остановлены, то докажут внутреннюю слабость России, а вместе с сим нашим врагам укажут, что минута для нападения удобна.
По всем этим причинам я доказывал необходимость перенести наше главное внимание от Дальнего Востока на запад. Государь формулировал это предварительно так: что нам, будучи бдительными на востоке, обратить главное внимание на запад.
Сегодня долго сидел и завтракал у меня наш дипломатический представитель в Корее — Павлов. В общем он высказал — корейский народ отживающий. Сам ничего не делает. Как войско, будет хуже китайского. Король и двор ничтожны. На них действовать можно только страхом.
Японцы действуют энергично и постепенно расширяют свою деятельность, но у них мало пока денежных средств. Они ненавидимы корейцами, особенно на севере. Могут каждую минуту создать причину для введения в Корею войск. Нам надо непременно сохранять свободу действий и пассивно протестовать, если они влезут в Корею. В конце концов, Корея должна стать русскою. Нам выгодно найти там японцев. Лучше вести с ними войну на Корейском материке. Сами японцы не посмеют напасть на нас в Маньчжурии или в Приамурском военном округе.
Предприятие Алекс(андра) Мих(айловича) в Северной Корее заботит Павлова. Лучше вести его только как коммерческое предприятие. Там уже (есть) американское предприятие по добыче золота, идущее успешно. Можно соединить его с добычей леса из наших концессий. Павлов ставится в неловкое положение тем, что воротилы предприятия предъявляют к нему требования на такие концессии, которые им корейское правительство не давало. Павлов заключил, что если несомненны и чисто патриотичны желания и надежды Великого князя Александра Михайловича, то стоящие непосредственно у дела лица об идеалах не думают, а извлекают себе личные выгоды.
Сегодня же был у Лессара, нашего посланника в Пекине. Болен. Лежит во французском госпитале. Стал поправляться. И его, и Павлова мне надо было видеть, чтобы возможно отвратить грозящую России опасность от уступки Китаю обратно Северной Маньчжурии. Ламздорф на днях собирает совещание из Павлова, Лессара и Розена (посланник в Японии, вместо Извольского) по вопросу, что нам делать в Маньчжурии.
Павлов согласился поддерживать твёрдо проводимое [101] мною мнение не очищать Северной Маньчжурии, но с Лессаром было очень трудно. Он заявил мне, что теперь, если после всех сделанных заявлений мы останемся в Маньчжурии, то мы вооружим против себя китайцев и все державы, что китайцы устроят нам восстание, а когда в Китае восстание поддерживается правительством — оно опасно. Что японцы сейчас же займут Корею. Относительно германцев Павлов сказал, что они усиленно советуют ему не очищать от русских войск Маньчжурию, но что советы их коварны, ибо они желают поссорить нас с китайцами. Затем Лессар говорил несуразные вещи о том, что оставление наших войск в Северной Маньчжурии поведёт к восстанию против нас в Монголии, Кульдже и Кашгарии.
Он говорил, что переселение китайцев в Маньчжурию не опасно и быстро не пойдёт, что земли там плохи, что для переселения требуются деньги, которых нет у китайцев. Наконец, он говорил, что американцы требуют впуска их с торговыми целями в Маньчжурию, что таможни должны быть только на границе наших владений, причём вся Маньчжурия в экономическом отношении будет эксплуатироваться американцами.
Я, в свою очередь, доказывал Лессару следующее: мы наделали много глупостей, раздавая разные обещания, которые никто у нас не просил. Но что всё ещё поправимо. Нападение на Бодуно, нападение несколько дней тому назад к северу от Агрехе, где мы потеряли убитыми офицера и нескольких нижних чинов, и другие указывают, что мы не можем с доверием относиться к охране в Северной Маньчжурии спокойствия, когда уйдём оттуда. В Северную Маньчжурию в 25—50 лет хлынет масса желтолицых, кои, пользуясь нашей железной дорогой, будут грозить нашим границам 2400 вёрст. Что железная дорога — нитка, которую нетрудно перервать. Что Россия должна за все свои жертвы выиграть в более покойной охране границ. Если мы оставим за собой Северную Маньчжурию, то протяжение границы будет сокращено вдвое. Что первоначально, не выводя из Северной Маньчжурии наши войска, мы должны сохранить там ныне действующие основания правительственного надзора. [102] Что ранее Витте надеялся, что Восточно-Китайская железная дорога будет экономическая линия. Теперь он увидел, что она будет давать только огромные убытки. Поэтому первоначально стал называть ее политическою. Убытки ежегодные с предприятий Витте составят: 20 млн. процентов, на затраченный капитал в 400 млн. р., 10 млн. убытки эксплуатации и 10 млн. содержание охранной (пограничной) стражи. Итого 40 млн. р. в год убытка. Надо же, чтобы Россия сколько-нибудь умерила тяжёлые последствия такого дефицита. Если мы Северную Маньчжурию отдадим, то все сделанные затраты будут впустую, и железную дорогу признать стратегической нельзя будет. Но если она будет проходить по зависимой от нас территории, то мы можем придать ей стратегическое значение, а самую страну, не пуская туда китайцев и вообще желтолицых и сохраняя эту территорию для русских, сделать безопасною, а потом и выгодною для России.
Лессар согласился в конце нашего длинного разговора, что можно добиться расположения по линии дороги в полосе отчуждения даже 50 000 человек, только не трогать страны вне дороги. Что можно будет занять на левом берегу Амура и те 8 пунктов, которые были указаны Гродековым. И это уже уступка.
12 января
Годовщина штурма Геок-Тепе. Поеду на панихиду в Казанский собор. Помолимся за упокой бурной души М. Д. Скобелева. Сейчас возвратился из манежа Половцева, где по обыкновению ездил верхом вместе с Витте. Сергей Юльевич рассказал мне следующее. Надо добавить, что он указывал в начале разговора на бесполезность затеи Великого князя Александра Михайловича, основавшего Управление торгового мореплавания. По словам Витте, он убедил государя основать это бесполезное дело, рассчитывая, что фрахт за перевозку, который мы платим теперь заграничным купцам за их суда, будет оставаться в русских руках. Расчёт, по словам Витте, ребяческий, ибо ранее, чем начать получать эти барыши, необходимо построить эти русские коммерческие суда. А построить их можно только на иностранные [103] капиталы. Вот проценты на эти капиталы и поглотят все барыши за фрахт. Я упрекнул Витте: как же он, так хорошо понимая это дело, не убедил государя не соглашаться на эту меру. Вот на этот-то упрёк Витте и рассказал мне следующее: когда он (в конце октября) приехал в Крым из поездки на Дальний Восток, государь к нему относился очень враждебно. Очевидно, он был восстановлен против него. Формы были любезны, но немилость чувствовалась. Перед самым отъездом в предпоследний доклад он остался завтракать. После завтрака на площадке к нему подошёл государь и спросил: как вы думаете, не следует ли из отдела торгового мореплавания, у вас находящегося, образовать главное управление. По словам Витте, он ответил, что это совершенно невозможно. Что деятельность торговых судов есть часть, и очень малая, общей торговой деятельности. Что нельзя безнаказанно отрезать палец от руки. Что если так смотреть, то почему же не образовать главное управление скотоводства, главное управление лесоводства и проч. Эти отделы важнее торгового мореплавания. Государь слушал это и, сказав «Посмотрим», отошёл от него. Тогда к Витте подошел Мусин-Пушкин и сказал: «Что вы говорили государю? У него был очень сердитый вид» (или злой вид, не помню). Следующий последний доклад государь держал Витте час три четверти и был исключительно любезен. Витте знает эту любезность. Поэтому, приехав домой, он сказал Матильде Ивановне, что его ожидает какая-то крупная неприятность. В тот же день он выехал в Петербург. В этом же поезде ехал фельдъегерь, с рескриптом на его имя об образовании нового Министерства торгового мореплавания, которое он и получил утром в Петербурге.
Витте говорил затем, что надо приостановить рост бюджета Морского министерства. Что только расходы моряков на Дальнем Востоке дошли до 25 млн. р. в год, а им всюду надо двойные расходы на флот и столько же на укрытие его в разных убежищах.
19 января
В среду, 15 января, было заседание Сибирского комитета. [104] Во вторник при докладе государю императору я испросил соизволения Его Величества возбудить вопрос во время (заседания) Сибирского комитета 1) относительно необходимости бережливости в расходах и по делам комитета подобно тому, как нам указано в Государственном совете по расходам по нашим министерствам, 2) относительно возврата военному ведомству позаимствованных нами в военный фонд из запасного кредита предельной сметы Военного министерства {7}. Государь разрешил. Перед заседанием я заявил Витте о своём намерении сделать заявление. Он горячо просил меня не делать этого. Говорил, что это будет некорректно с моей стороны, что моё требование о возвращении данных нами сумм будет удовлетворено из других кредитов, что он вообще видит с моей стороны как бы желание всюду нападать на него, что это невыгодно и мне, и ему, но что если я хочу ссориться, то ему тоже остаётся принять свои меры, причём он рассчитывает, что не он будет об этом сожалеть.
Я признал возможным не говорить приготовленную мною небольшую речь о крайней тягости для России продолжать огромные расходы на предприятие Дальнего Востока. Что только предприятие Витте по устройству Восточно-Китайской железной дороги и связанных с ней предприятий стоили казне до 400 млн р., свыше 150 тыс. р. за версту и дают убыток казне уже ныне свыше 25 млн. р., а убыток может дойти до 35—40 млн., в том числе — 15—20 млн. как процент на затраченный капитал, 10 млн. убытки по эксплуатации и 15 млн содержание пограничной стражи Заамурского округа.
Вместо сего я заявил, что у меня возникло предположение настаивать, дабы не считать 39 млн. р. свободным остатком от реализации китайского долга и уплатить из них нам 11 млн. р., но что объяснениями с министром финансов я пришёл к заключению о возможности наше требование хотя и не всех 11 млн., а лишь 6 млн. р. отнести на другие кредиты, согласно с обещанием министра финансов.
Другой вопрос: это — распространяется ли полученное [105] нами указание о крайней сдержанности в новых расходах и на дела Сибирского комитета.
Витте ответил утвердительно о кредитах, кои мы будем требовать.
Государь, со своей стороны, хотя не вполне в определённых выражениях, указал на необходимость, где можно, соблюдать экономию и по делам Сибирского комитета. Витте заявил, кроме того, что восточную часть Сибирской железной дороги придётся не перестраивать: дурно трассирована, лучше былош держаться векового почтового тракта.
18 января в Государственном совете защищал моё представление об учреждении дворянских кадетских школ. Разногласия были, но довольно небольшие. Прочитал сведения о составе по происхождению наших юнкерских училищ. Дворян, даже считая личных, всего 37%. Масса разночинцев. Тем не менее я громогласно заявил, что закрывать ход в армию другим сословиям не следует, что мы черпаем из всех сословий свою силу, что закон наш по правам, по образованию приравнивает всех. Но что среди разночинцев к нам идёт много лиц не по призванию, а неудачников, которые, не успев успешно кончить курс в гимназиях и реальных училищах, ищут в военной службе кусок хлеба и бранят приютившую их среду. Что лучшие ученики в юнкерских училищах — это окончившие полный курс трёхклассных (6-летний курс) городских училищ. Но что желательно привлечь на военную службу, не закрывая доступ в неё другим сословиям, детей потомственных дворян, сидящих на земле. Что физически, а мы надеемся, и нравственно это элемент желательный. Пробыв в наших руках пять лет в дворянских кадетских школах, они явятся вполне подготовленным хорошим материалом для прохождения трёхлетнего курса в юнкерских, преобразованных ныне, училищах. Говорил, что дело кадетских дворянских школ, однако, только тогда пойдёт, 1) если нам удастся создать хороший начальственный персонал и 2) если мы не очень будем рассчитывать на средства дворян и придём на помощь из казны не половиной всех [106] расходов, а ¾ (общий годовой {8} школы определён в 50 тыс. р.).
Что по первому вопросу мы приняли несколько увеличенные оклады и, главное, сделали преподавателей обязательными участниками.
После долгих прений штаты прошли благополучно и по остальным вопросам: ½ или ¾ и по эмеритуре за наш проект высказалось большинство.
В тот же день собралось у меня совещание по вопросу о воинской повинности под председательством В. К. Плеве. Сговаривались о тех сокращениях в льготах по семейному положению, кои надлежит принять. У меня 49% лиц, достигающих призывного возраста, пользуются льготами по семейному положению. У наших соседей такими льготами пользуются 2—3%. Но зато при освидетельствовании годности рекрутов к службе в физическом отношении за границей бракуются свыше 30%, а у нас до 17%. Оказывается, что, имея свыше 1 000 000 достигающих призывного возраста при контингенте в 308 000 человек, мы стеснены в требовании большого числа и берём слабых, которые быстро увольняются в неспособные, составляют бремя армии и причину некомплекта. Нам надо поэтому увеличить вместе с сим строгость приёма. Иначе в иностранных армиях солдаты в физическом отношении будут выше наших. Пришли к соглашению, что увеличим число подлежащих повинности на 150—170 тыс. человек в год.
В тот же день вечером долго сидел у меня С. Ю. Витте. Жаловался на наше взаимное раздражение в делах. Говорил, что это надо кончить. Он чувствует, что и сам неправ. Я ответил ему, что ненормальные отношения в делах (при хороших личных отношениях) начались с вмешательства его в финляндские дела, что затем я замечал некоторое невнимание [107] к моим замечаниям, улыбки во время моих заявлений в Государственном совете и в Комитете министров. Витте обещал стать на почву равенства и просил по всем возникающим по военному ведомству делам, по коим требуется соглашение с ним, предварительно попытаться привести к соглашению наших помощников, а потом повидать и переговорить с ним откровенно. Что путем взаимных уступок мы больше достигнем, чем через особое совещание у Сольского. Я согласился попробовать действовать, как предложено им. Сер(гей) Юльевич рассказал мне при этом, что я должен верить, что он более, чем какой-либо министр финансов, расположен с государственной точки зрения на предстоящие нужды; что, очевидно, несмотря на его заявления, он понимает, что ему придётся увеличить наш предельный бюджет. Что теперь он ещё объективнее может отнестись к этому вопросу, ибо искренно хочет уходить, и его государь задерживает на этом посту для пользы дела.
Говорил он мне затем о трудности его положения. Указывал, что, например, мне приходится действовать среди благородной среды, что мы подвигаем сердца своих воинов на высокие чувства, а что ему вечно приходится возиться с кучей г... Так он назвал золото. Кругом все запачканные руки. В каждом деле, которое он проводит, он чувствует подозрительное к себе отношение: не хочет ли что сцапать. Что он защищал евреев, иностранцев и иностранные капиталы из принципа и из сознания, что они были нужны России. Но сколько навлёк из-за этого на себя нареканий и подозрений. Что, например, ныне, когда некоторые отрасли нашей промышленности стали твёрдо на ноги, ему тут иностранных предприятий уже не надо.
Расстались дружески, что для меня было совсем не трудно, ибо я к этому сильному и высокоталантливому человеку чувствую всегда слабость, несмотря на зло, причиняемое, быть может, невольно и мне. Я имею к этой огромной фигуре не вполне понятную и мне самому нежность. Я не раз ему говорил и это сознаю, что он крупнее всех нас, его коллег, на несколько голов. Беда в том, что я не доверяю его идеям, не верю, что выбранные им пути, которыми он ведёт [108] Россию к экономическому росту, выбраны правильно, боюсь, чтобы скороспелое промышленное развитие, мощно двинутое Витте вперёд, не окончилось бы огромным крахом. Меня страшит односторонность принятой им системы привести Россию к благоденствию. Отстают и идут назад в достатке десятки миллионов земледельцев внутренней России. Нам, военному ведомству, этот результат весьма тревожен, ибо именно эта часть населения России даёт ей армию, которая до сих пор по составу нижних чинов была выше всех армий мира. Если эта часть населения обнищает, станет недовольною, потеряет веру во власть, увидит относительную безнаказанность беспорядков, то это отразится, конечно, и на нравственном облике будущего солдата. Я не говорю уже об уменьшении в центральных губерниях России нужного нам количества лошадей, скота.
Обнищание отразится в то же время и на понижении физических достоинств новобранцев.
Затем, я не понимаю Витте в его стремлении централизовать направление народного хозяйства в главных отделах в своих руках. Казённые предприятия, собранные им в свои руки, тоже стали громадными: монополь, железные дороги, банки, промышленные предприятия. Тарифные ставки принимаются по его указаниям, без соображения с мнениями местных старших начальников. Даже для таких исключительных способностей, какими одарён Витте, ему трудно справляться со всеми этими делами без ущерба внимания другим сторонам русской жизни, а он навязал ещё себе на шею предприятия Дальнего Востока, в чём, уверен, крепко раскаивается. Эти предприятия пока ему, кроме огорчений и разочарований, ничего не принесли.
Наконец, совершенно непонятна для меня борьба Витте против земства и отстаивание чиновничества. Никто так не расплодил их, как он, а между тем по натуре своей и по прошлому он должен быть врагом бюрократизма. В этом видимом противоречии прошлого и образа действий в настоящем мне приходит одна мысль: не потому ли Витте за чиновников и против земства, что ныне Витте, после достигнутых им успехов, стал властолюбцем, для которого чиновник [109] всего удобнее земца. Что, располагая ныне армией чиновников, он крепче держит и может направлять беспрекословно все дела в России, чем если бы ему приходилось иметь дело с самостоятельными земствами.
Забыл написать, что после совещания по уставу о воинской повинности Плеве просил остаться Сахарова и при нём сделал мне следующее заявление: он, по полученным сведениям, опасается серьёзных аграрных беспорядков в Полтавской губернии, затем в Воронежской и, отчасти, в Саратовской. Кроме того, по его заявлению, необходимо поставить какую-либо часть войск в Вятке. Я показал Плеве уже приготовленный всеподданнейший доклад о передвижении 2-й казачьей сводной дивизии именно в район Полтавской губернии. Он просил, чтобы передвинуть всю дивизию, а не два полка, коими предполагал обойтись Плеве. Затем я дал обещание ныне же сделать доклад о занятии Вятки батальоном, о чём мною уже было замечено при проезде Вятки в прошлом году.
Вчера государь соизволил на перевод весной сего года всей казачьей дивизии в намеченный нами район.
Вчера, вечером, сидел у меня 2½ часа Алек(сандр) Алек(сандрович) Половцев старший. Вспоминал старину. Из нового он сообщил о необыкновенном успехе в своём горном районе, где в силу особо благоприятно сложившихся обстоятельств удалось достигнуть необычайной дешевизны выделки рельс, а именно по 70 к. за пуд. Странно, что при этом он сделал ошибку с перевозкой сих рельс прямым водным путём с Урала в Томск. Когда я поинтересовался, какими же это реками, то он заявил, что всегда путает Томск с Омском и что (рельсы) перевозятся лишь до Омска.
Сейчас сидел у меня Н. В. Муравьёв. Очень встревожен и огорчён травлей против него в печати («Петерб. ведомости»). [110] По поводу самоубийства в Кубанской области Золотовой появилась статья Андронникова, взывающая к правосудию. По словам Муравьёва, через Белова компаньон Хлопова Андронников доставил письмо государю с обвинением Муравьёва и судебного ведомства. Интереснее всего то, что Муравьёв уверен, что и в этом деле действует рука Витте.
25 января
Государь по докладе моём о большом числе испрашиваемых изъятий из установленных правил о браках офицеров и о том, что новые правила, затруднявшие браки, очень несочувственно приняты в армии, за исключением старшего начальственного персонала, который высказался за них, и, наконец, о мнении моём о необходимости вновь пересмотреть эти правила с целью смягчения их — согласился с этим мнением. Равно государь одобрил мнение, чтобы изъятия из правил делались по возможности старшими начальниками частей, а не доводились бы до государя.
28 января
Докладывал государю о полученном донесении нашего военного агента в Сербии о том, что Германия заключила военную конвенцию с Турцией. Приказал сообщить это министру иностранных дел. Тот же агент доносил, что, в случае движения Болгарии в Македонию, Сербия готовится действовать против Болгарии вместе с Турцией.
Сегодня государь утвердил мой доклад об эвакуации только Мукденской и южной части Гиринской провинции и главное утвердил, чтобы наши войска оставались неопределённое время в северной части Гиринской и Цицикарской провинций.
1 февраля
Много говорил с государем о флоте нашем, о необходимости не ослаблять наши сухопутные силы, ассигнуя много на флот. Говорил, что самое важное иметь сильный флот в [111] Балтийском море, что Тихоокеанская эскадра тоже может находиться, за исключением части судов, укрытых в устроенной Порт-Артурской бухте, в Балтийском море, что мы от Японии отстоимся и с сухопутными силами, и чем дальше на материк по Маньчжурии заберётся к нам Япония, тем поражение её будет решительнее. Что Порт-Артур уже в сём году будет приведен в такое оборонительное состояние, что будет в силах выдержать осаду 1½ года. Что пока собирается наша сухоп(утная) рать, может прибыть на Дальний Восток и наш флот из Балтийского моря.
Судьбы России зависят от успехов на сухом пути. Государь приказал все потребные по сухопутному и морскому ведомству кредиты рассмотреть в совещании трёх министров: морского, сухопутного и финансов.
2 февраля
Сегодня обедал у графа Ламздорфа по случаю приезда в Петербург нового посла Бомпара. Сидел рядом с баронессой Буксгевден, муж которой состоит при дворе Великой княгини Александры Иосифовны. Очень интересный вели разговор о Великом князе Константине Константиновиче. Проведя часть жизни при этом дворе, эта дама, указывая, что она искренно любит Константина Константиновича, высказала следующие мысли, которые общи в так называемом высшем, близком к государю, обществе.
Не следует великим князьям давать ответственные назначения, ибо они к таковым своею жизнью и воспитанием не подготовлены.
Они будут путать, ибо настоящий труд им незнаком. Всё им давалось легко. Ко всему привыкли относиться поверхностно.
На них легко влиять, поэтому они лишены должной самостоятельности.
Им трудно сделать большое дело потому, что они принадлежат к вырождающейся расе, не допуская свежих соков со стороны. Что Великий князь Константин Константинович образован, развит художественно, но всё это носит болезненный характер. Что он очень самолюбив. Что доброта его [112] вредна. Что он самолюбием своим считает знать всех кадетов по фамилиям и не знает своих офицеров.
Что с ним многое можно сделать, но ласкою, отнюдь не грубостью.
Утром в манеже Витте говорил, что у государя наступило охлаждение к Великому князю Александру Михайловичу. Что он начинает избегать его. Что начинает понимать вред его фантазии. Что он, Витте, ежедневно находится в борьбе с Александром Михайловичем. Он уже потребовал присоединения к его свежеиспечённому министерству всего Департамента торговли и мануфактур. Аппетиты огромные, а знаний никаких. Что надо быть осторожным. Что этот князь может пагубно повлиять на судьбы России.
3 февраля
В Государственном совете ко мне сегодня подсел Витте и говорил, что государю известно лучше, чем Сольскому и Лобко, истинное финансовое положение России. Что он, возвратившись с Дальнего Востока, докладывал подробно государю свои расчёты, и государь с карандашом в руках делал записи. Что государь поэтому знает, что он, Витте, может уделить на следующее пятилетие для сухопутной армии и для флота. Ранее после панихиды по Розингу я говорил с Тыртовым относительно порядка рассмотрения наших финансовых требований совместно с Витте. Тыртов сказал, что их расчеты ещё не готовы. Что данная ему программа (государем) по судостроению на 20 лет громадна и невыполнима. Что требуется по 85 млн. р. в год на судостроение, а всего 1800 млн. {9} р. в 20 лет. Что он, Тыртов, признаёт необходимым уменьшить её. Что если им оставят и впредь по 41 млн. р. на судостроение и сделают прибавку на увеличение дороговизны к их бюджету, возросшему до 115 млн. р. в год, то это будет довольно. [113]
4 февраля
Сегодня я получил огромной важности рескрипт государя императора, которым он указывает, что в случае столкновения России с европ(ейскими) державами примет на себя верховное главнокомандование всеми армиями, а главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта, сосредоточиваемыми для борьбы с Австро-Венгрией, предполагает назначить меня. Поэтому предлагает ныне же приготовиться к выполнению задач, изложенных в ранее полученных мной руководящих указаниях, ознакомиться со всеми мерами, принятыми для достижения поставленных (4, 5 и 3-й) армиям целей, и принять участие в разработке дальнейших к войне мероприятий.
Эта воля мне, как я писал ранее, была передана (мне) государем ещё в Ливадии. Я наметил себе в начальники штаба армии Сухомлинова, интендантом — Тевяшова; начальником артиллерии ген.-лейт. Николая Иудовича Иванова, начальником инженеров Величко. Силы хорошие и надёжные. Бог нам в помощь.
11 февраля
Государь утвердил сегодня новый закон, по которому за шпионство в высшей мере положено наказание: смертная казнь. Результат — дело Гримма.
12 февраля
Вчера под председательством Плеве несколько министров, в том числе и я, рассматривали проект Балинского и Вернера покрыть Петербург электрическими трамваями и построить внеуличную дорогу (метрополитен), соединяющую Финляндский и Николаевский вокзалы. Кроме Витте, все мы дружно проваливали это иностранное (американское) предприятие, в котором обходились и нарушались права народа. Ходили слухи о сильных взятках.
16 февраля
Вчера докладывал государю полученную им расшифрованную депешу адм. Алексеева. В ней он указывает на недостаточную [114] обеспеченность Порт-Артура в случае очищения нами Мукденской провинции и просит находящиеся в сей провинции войска не уводить в Приамурский край, а подчинить ему, Алексееву, с переводом в Порт-Артур и на Квантун. В то же время Алексеев просит оставить в Маньчжурии против корейской границы Читинский казачий полк, дабы наблюдать за границей. Государь, несколько стесняясь, объяснял мне происхождение этой депеши. Он и сам слышал от Алексеева о необходимости усиления квантунских войск ранее. Посылая по корейским делам Безобразова в Порт-Артур, государь послал с ним письмо к Алексееву по вопросу об эвакуации Маньчжурии, и теперь Алексеев присылает ответ. Я доложил государю свои соображения, что, уступая свободу действий Японии в Корее, мы уже не можем ожидать разрыва с Японией; что, имея сильный флот и желая ещё усилить его, мы тоже уменьшаем опасность для Порт-Артура. Наконец, что в случае нужды мы успеем подвезти подкрепления, что оставление в Квантуне ещё других частей увеличит расходы и болезненность {10}. Потребуется увеличить и крепостные запасы. Теперь их на 1½ года. На это государь с большим основанием возразил мне, что какая польза в этих запасах, если японцы быстро обложат и отрежут Порт-Артур от Приамурья при недостаточном гарнизоне. Что, усилив гарнизон, он хотя и менее будет обеспечен запасами, например, на 6 месяцев, но будет в силах дать отпор.
Действительно, линия укрепления — с сухого пути 18 вёрст — чрезмерно велика для 10 батальонов, кои мы имеем для защиты их. Поэтому я охотно пошёл навстречу просьбе Алексеева и доложил государю о том, чтобы в состав квантунских войск прибавить: 5-й или 15-й Восточно-Сибирские стрелковые полки, 1-й Читинский казачий полк и 2-ю Забайкальскую конную батарею (из них 1 батальон, 2 сотни стоят в Шанхайгуане и Пекине). Одновременно государь одобрил развёртывание двух батарей Порт-Артурского крепостного полка в 4-батальонный.
Тогда же государь говорил мне, что признаёт положение [115] на Дальнем Востоке тревожным не столько из-за японцев, сколько из розни, которая существует на месте между представителями военного и финансового ведомств. Что он полностью присоединяется к военному ведомству. Государь несколько раз повторил о необходимости мне ехать возможно безотлагательно на Дальний Восток. Государь прибавил, что у него идёт переписка с Безобразовым по особому шифру.
Сегодня в манеже Витте, к моему удивлению, хорошо был осведомлён о переписке между Безобразовым, Алексеевым и государем. Витте знает, что Безобразов его ругает, и очень огорчён, что государь более доверяет Безобразову, чем ему, Витте. Так, по его словам, государь до сих пор 6 месяцев не возвращает ему его доклада по его поездке на Дальний Восток. Витте удивляется и огорчается, что государь, по его словам, непременно «против кого-нибудь интригует, привлекая в свои помощники разных Хлоповых, Мещерских, Безобразовых». Так, Витте говорил, что государь держит у себя постановление Государственного совета относительно уничтожения круговой поруки и других мер по облегчению крестьянского населения уже год времени только потому, что Мещерский написал об опасности сих мер.
Я Витте объяснял, что государь держит у себя эти доклады только потому, что у него у самого нет ясной уверенности в полезности сих мер, а письмо Мещерского только подкрепило его сомнение.
Я говорил Витте, что у нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы. Что мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем; он всё же думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России. Поэтому каждый Безобразов, который поёт в унисон, кажется государю более правильно понимающим его замыслы, чем мы, министры. [116]
Поэтому государь и хитрит с нами, но что он быстро крепнет опытностью и разумом и, по моему мнению, несмотря на врождённую недоверчивость в характере, скоро сбросит с себя подпорки вроде Хлопова, Мещерского и Безобразова и будет прямо и твёрдо ставить нам своё мнение и свою волю.
Витте сказал мне, что он вполне присоединяется к моему диагнозу, но что настоящее тяжело, что ему ближе видно, куда тянут государя эти тёмные личности, и он хорошо может считать те огромные суммы денег, которые уходят зря на нелепые предприятия из казённого сундука.
17 февраля
Вчера сидел у Плеве. Обсуждали, кого наметить для выбора государем в Киев, если сохранится гражданское и военное управление в одних руках. Плеве согласился с моими кандидатами: Алексей Игнатьев, Сахаров. Предпочитает последнего. Пузыревскому не доверяет. Сухомлинова очень одобряет.
Рассказал, что 20 с лишком лет тому назад в этой самой комнате происходил при нём опрос офицера Рыкачева {11} (повешенный потом). Был заговор 60 офицеров. Показали, что было подготовлено ими восстание в Петербурге или убийство царской семьи, В случае восстания намечали предложить главноначальствование Драгомирову {12}. Начальником его штаба просить Сухомлинова (правителя дел канцелярии. Драгомиров тогда стоял во главе Академии Генерального штаба). На вопрос, почему делается такой выбор, Рыкачев показал, что по складу идей и высказываемых мыслей Драгомиров кажется им человеком подходящим. Когда доложили Александру III об этом, он только развёл руками.
Тут же Плеве рассказал об огромной популярности в то [117] время Нечаева, сидевшего в Петропавл(овской) крепости. Всё было подготовлено, чтобы освободить его. Подкупленные жандармы и сторожа были готовы доставить Нечаева, куда указали бы революционеры. Хотели подъехать на лодке самым смелым образом.
Наконец, Плеве рассказал, что в это время Потапов начал уже быть не в своём уме. Он однажды вошёл к Нечаеву в камеру и получил от него пощёчину. Что же он сделал? Упал на колени перед Нечаевым и благодарил за науку... Такой факт приподнял Нечаева на огромную высоту {13}.
19 февраля
Вчера 2½ часа сидел у меня Витте. Главным образом его тревожили дела на Восточно-Китайской маньчжурской железной дороге. Читал мне депеши Безобразова и Покотилова, из которых было видно, как юлит там адм. Алексеев.
Затем по общим вопросам Витте горячо защищал свою промышленную политику после моего упрёка, что за развитием промышленности мы запустили дело подъёма земледельческого населения. Он указывал, что промышленное развитие России, двинутое им вперёд, только помогло сельскому хозяйству, но признал, что, будь он министром земледелия, он сделал бы многое. Повторил то, что говорил мне в Париже, а именно, что ранее всего надо мужика обратить в человека, надо определить его права, надо оградить его от произвола разных видов. Что эти вопросы были им подняты, но заглохли; что теперь он устал, хочет уходить и ему браться за них нельзя. Другие не могут.
Признал, что миллиард, израсходованный на восток, ослабил Европейскую Россию, но не убеждён, что было бы лучше, если бы мы его не израсходовали. Признал, что мы 450 млн. израсходовали через Дворянский банк и этим ко вреду для дела подняли цены на землю. Признал, что железнодорожное хозяйство идёт очень плохо. Что Хилков справиться [118] не может. Признал, что нам надо продолжать строить железные дороги, противно с выраженным мнением по сему вопросу государя. Что дороги строятся на займы. Наконец, горячо продолжал отстаивать пользу привлечения в Россию иностранных капиталов. Что иностранцы у нас только разорились, но оживление внесли.
3 марта
Вчера сидел у меня, по поручению государя, адмирал Абаза. Передал желание государя:
1) Чтобы я вызвал в Петербург ген.-майора Вогака, который предназначается для лесного дела на Ялу.
2) Чтобы я доложил государю о возможности усилить «рабочую артель» на Ялу с 300 на 600 нижних чинов. Иметь их в китайском платье и безоружными, а оружие везти за ними на повозках. Они будут рубить лес, а когда понадобится, то и сражаться. Я ответил Абазе, что мне ничего не известно о существовании рабочей артели из нижних чинов в 300 человек, но что если бы спросили моего мнения, то, конечно, я противился бы такому составу артели. Что буду противиться и теперь. То, что предлагает там на месте Безобразов, то опасно во всех отношениях, ибо может вызвать осложнения с Кореей и Японией, и даже в пределах Маньчжурии наши нижние чины могут быть перебиты хунхузами, или они могут отбить обоз с оружием. На это Абаза ответил мне, что год тому назад государю было доложено им, Абазою, моё мнение о возможности подкрепить из расположенных в Маньчжурии войск наше предприятие на правом берегу Ялу, если бы понадобилась защита против хунхузов, батальоном. Что теперь эти 600 человек и составят этот батальон. Пришлось разъяснять разницу между тем, что было год тому назад, и теперь, когда мы согласились очистить Южную Маньчжурию к 26 марта. Разница в батальоне, двинутом на Ялу для известной военной или даже политической цели, и между готовящимся маскарадом.
Я дал совет Абазе противиться фантазиям Безобразова, скорее вызвать его. Указал, что он принял неподобающую ему роль. Разьезжает со свитою чинов всех ведомств, действует [119] от имени государя и упраздняет распоряжения всех министров и не считается с китайским правительством. Хлестаков Гоголя — щенок и мальчишка по сравнению с этим новым Хлестаковым начала XX столетия. Несомненно, что власть на месте подорвана, сказал я Абазе, и что предприятие на Ялу, которое могло бы стать государственно важным предприятием, этим вредным фантазёром делается как бы личным предприятием государя, идущим вразрез с мероприятиями и приказаниями государя, отдаваемыми им своим министрам. Я прибавил Абазе, что Алексеев на месте юлит и играет двоиную игру.
Дабы выйти из сего положения, я предложил Абазе составить рабочую артель из запасных нижних чинов, предложил дать им оружие и патроны. Предложил поддерживать действия этой артели, если понадобится, разъездами наших казаков, пока читинцы будут стоять в Фынхуанчене.
Витте, Ламздорф и я с тревогой следим за действиями Безобразова и в особенности тревожимся личной перепиской государя с этим фантазёром и авантюристом.
5 марта
Вчера доложил государю свои сомнения относительно действий Безобразова в Маньчжурии и особенно по отношению к предположениям употреблять наши войска в «артели рабочих», переодетыми и с ружьями в повозках. Абаза уже передал государю мой разговор с ним, и государь был подготовлен. Наш представитель в Сеуле тоже указывал на необходимость ограничиться в артели только нижними чинами запаса, и то в возможно малом числе. Граф Ламздорф не понял положения и в письме ко мне написал мнение, «что артель может быть составлена из воинских чинов». Государь признал, что Безобразов увлекается, и сказал мне, что уже решил отозвать его. Относительно артели государь согласился с невозможностью иметь там чинов действительной службы и разрешил телеграфировать адм. Алексееву, чтобы «артель» была образована только из вольнонаёмных чинов запаса. При этом государь согласился и с моим мнением, чтобы запасные рабочей артели всегда имели оружие при [120] себе. Оружие, бердановские ружья, я указал, что будет выдано из склада в Порт-Артуре.
Государь приказал вызвать Вогака, на которого и предположено возложить общее руководство лесным делом. Наконец, государь сказал дорогие слова, что «надо возможно менее увлекаться лесным делом на Ялу». По-видимому, на государя повлияла и депеша к Витте, доложенная мной государю, в которой представитель в Порт-Артуре по финансовой части, по поручению адм. Алексеева, доносит, что адмирал весьма тревожится затеями Безобразова.
Вчера утром скоропостижно скончался управляющий Морским министерством Павел Петрович Тыртов. Все жалеют покойного и в тревоге: кто заменит его. Великий князь Алексей говорил мне вчера со слезами на глазах, как ему тяжела потеря, что ещё вечером в понедельник он был вместе с Тыртовым на сообщении Кладо, и покойный был весел и бодр. Кажется, болезнь — грудная жаба. Склероз давно делал большие успехи в организме покойного. Несомненно, что это был чистый человек и хороший моряк. Но трудное дело, ему порученное, он вести с успехом не мог. Не был в достаточной степени авторитетен, чтобы противиться фантазиям Великого князя Александра Михаиловича и равнодушному, чтобы не сказать циничному, отношению к делу Великого князя Алексея Александровича. Очень упорно говорят включительно до государственного контролёра о колоссальных злоупотреблениях во флоте. Преемником Тыртову чаще других называют адм. Алексеева.
Вчера вечером у меня собрались в первый раз: Сухомлинов, Соболев, Протопопов, Гершельман, Маврин, Жилинский для выслушания моих указаний в качестве будущего, в случае войны, главнокомандующего о задачах 3, 4 и 5-й армиям.
На основании полученных мной директив я обязан представить государю общий по всем армиям план для действий. [121] Ранее сего требуется, чтобы мне представлены были планы действий частных армий. Ещё раз на заседании подтвердилась наша неготовность к наступлению. Ни по одной из армий соображений о наступлении не составлено. Но и по обороне лучше других армий обставлена только 4-я армия, но и в ней позиции наши у Ровно, Луцка и Дубно скорее только обозначены, чем укреплены. Надо усиленно будет поработать. В 3-й армии в оборонительном отношении ничего не сделано, а между тем на эту армию могут обрушиться очень большие силы австрийцев и вынудить 3-ю армию к отступлению к Бресту. Вероятно, ввиду возможного быстрого прорыва германцев через Нарев, наступление придётся вести к Влодаве и далее правым берегом Буга. Между тем местность по правому берегу Буга не подготовлена к действиям больших масс (пути, мосты), не обеспечена также возможность отступления для 3-й армии к Пинску, что может представиться необходимым.
На манёвре сего года, с соизволения государя, я намереваюсь командовать армией, собранной у Холма, которая для проверки наших предположений и будет отступать к Влодаве и далее на правый берег р. Буг.
В 5-й армии никаких предположений об оборонительных действиях не сделано, но и предположение о вторжении в пределы Галиции не разработано. Бессарабский корпус тоже не обеспечен подготовкою необходимых для его действий соображений.
При разработке плана наступления в пределы Австрии надо брать два предположения: 1) главные силы австрийцев сосредоточены против 3-й армии, 2) главные их силы сосредоточены против 4-й армии. В первом случае важно скорейшее дружное наступление 4-й и 5-й армий, разбитие поставленных против них австрийских сил, овладение Львовом и дальнейшее быстрое наступление, с выставлением только заслона к стороне Перемышля во фланг армиям австрийцев, действующим против 3-й армии.
В этих случаях особенно надо опасаться отдельных неудач 4-й или 5-й армий и отдельного разбития 3-й армии. Поэтому ни одной из этих армий не следует принимать решительного [122] боя против превосходных сил противника.
На пути к Львову австрийцы могут занять и сильно укрепить позицию на линии: Злочев, Буек, Каменка — против 4-й армии. Атака этой позиции только с фронта 4-й армией может кончиться неудачей. Надо выждать приближение 5-й армии и атаковать с фронта и во фланг. Одна угроза обхода этой позиции может заставить её покинуть. Наиболее трудный бой будет под Львовом. Пока укрепления слабы, эспланады большой нет. Местность и леса допускают успешные действия. Масса мёртвых пространств. При полном знании местности можно действовать уверенно. Цитадель довольно сильна. Потери будут в(есьма) велики даже при победе, но, разбив австрийские войска и овладев Львовом, мы делаем огромный шаг к успеху всей кампании. Надо принести жертвы, но уже теперь тщательно изучать все данные, кои могут уменьшить потери.
С разгромом первых австрийских корпусов надо надеяться на оставление рядов австрийских войск массой славян. Надо умело воспользоваться первым же успехом и иметь людей, подготовленных ещё в мирное время, дабы войти в быстрое сношение с потрясёнными и колеблющимися ещё элементами, дабы отторгнуть их из рядов австрийской армии. Операции между нашей границей и Львовом надо обдумать со всех сторон. Надо организовать подвоз всех запасов. Надо передвинуть к Львову осадный парк очень быстро. Надо затем, если Львов будет нами взят, организовать переход до Львова нашею колеёю железной дороги, а далее — австрийскою. Надо организовать охрану тыла и охрану со стороны Карпат. Надо организовать охрану со стороны действий румыно-австрийской армии. При дальнейшем движении от Львова навстречу главным австрийским силам движение будет затруднено: 1) крепостью Перемышль, 2) фланговым положением Карпат с их проходами. Марш выйдет как бы фланговым по отношению к Карпатам. Требуется очень тщательное изучение этой сложной обстановки, дабы избежать в возможной степени роковых случайностей. Подвоз запасов будет затруднителен и при всём том требуется возможная быстрота действий. Успех этих действий [123] не может быть обеспечен в достаточной степени, если ко времени появления 4-й и 5-й армий в районе к западу от Львова — Ковель попадёт в руки австриицев.
Соображение о переходе в наступление 3-й армии тоже требует подробной разработки.
Нельзя слишком фантазировать. Но мы должны ставить себя в возможно неблагоприятные для нас положения и рассматривать их.