ДНЕВНИК А. Н. КУРОПАТКИНА
№ 18
С 21 августа 1903 г. по 27 ноября 1903 г.
21 августа. Крепость Либава
Вчера и сегодня осматривал крепостные сооружения Либавы. Ещё надо удивляться, как при относительно небольшом расходе в 8½ млн. р. по инженерной смете создалась, хотя и слабая, приморская крепость. Расход по артиллерийской части выражается в 10 млн. р., в том числе 8600 береговых и 1400 типа сухопутные. Из этой суммы только расход: 1) на 4 — 11" в 35 кал., 2) на 14 — 6" Канэ и 16 — 11" мортир может признаваться расходом в 3 млн. р. на нового типа береговые орудия. Все остальные орудия старых типов. В числе сухопутного вооружения нового типа можно считать 6" — 120 пудов, 42 лин., 57 мил. метр. — лёгкие на тумбах и пулемёты.
Фортификационные сооружения состоят из обычного типа береговых батарей с массою бетонных работ и сухопутных укреплений на 2 и 1 роту с водяными рвами и достаточным числом казематированных помещений. Всё казалось бы в порядке. Надо только окончить начатые работы (много частных замечаний продиктовано). Надо: 1) Построить батареи аванпорта (5½ млн. и 3½ млн. на вооружение — 9 млн.). Надо построить батареи № 7 и № 8. Надо связать оборону южного укрепления с правофланговым редутом по западному берегу Либавского озера. 2) Надо увеличить гарнизон в военное время до 10 резервных батальонов и включить в наш план всех моряков. 3) Надо орудия старого типа заменять орудиями нового типа. Но у меня являются этот раз более, чем когда-либо, сомнения принципиальные. Строим ли мы то, что нужно? Не тратим ли мы слишком много денег напрасно? Недостатки существующих укреплений и батарей огромны. Эти недостатки, главным образом, заключаются в том, что орудия и люди слишком открыты и при сильном противнике такие батареи и форты слишком скоро замолчат. Уже мы сделали большой шаг вперёд, приняв капониры для обслуживания промежутков между фортами. Надо придумать, чтобы фронтальная оборона орудийная и ружейная [163] была, хотя и меньшая по числу ружей и орудий, но более действительная по способности действовать продолжительное время, ибо должна быть закрытою: действовать успешнее — ибо надо брать современные образцы. Ныне, например, в двух редутах на сухопутной линии обороны в исходящих углах устроено значительное сооружение из бетона, дабы хранить там противоштурмовые орудия. Несомненно, что эти орудия (старых типов к тому же), выкаченные открыто на барбет, просуществуют крайне короткое время, ибо открыто стоящая прислуга будет перебита. Нельзя ли эти самые бетонные твердыни видоизменить так, чтобы хотя вдвое меньшее число орудий, но стояло закрыто и могло давать фронтальную оборону. Если прибавить, что вместо 4 полевых орудий старого типа поставить два новых полевых скорострельных орудия, то очевидно, что полезное действие будет в(есьма) значительнее, чем ныне.
Таким образом, в моём представлении рисуется опорный пункт крепостей следующего примерно типа: всё бетон или сталь, всё укрыто, и люди и орудия. Масса патронов и снарядов, но мало людей и орудий. 100 стрелков, 50 артиллеристов и 10 орудий — это уже должен быть хороший опорный пункт. Двойной силы — опорный пункт — особо важного значения {23}. Между такими опорными пунктами, связанными между собой непрерывной огневой связью — 2—3 версты расстояния, лежат наши позиции для обычного вида траншей, для пехоты, батарей, для артиллерии. Тут всё земля и дерево. Всё в мобилизованной армии, кроме части земляных работ и работ по устройству эспланады.
Много фашин, туров, земляных мешков.
Пока же надо спешно заготовлять для наших крепостей щиты для охраны стрелков, мешки для земли (не боясь, что их пробивают пули). Иметь расчёты на огромную заготовку фашин, туров, утилизации разных деревянных, цинковых ящиков, кулей и т. п. [164]
24 августа
Третьего дня и вчера происходили осмотры государем морской части и сухопутной обороны Либавы. Моряки истратили на Либаву 42 млн. р. Мы истратили на инженерную оборону 8,5 млн. и на артиллерийскую 10 млн., из коих только до 4 млн. нового расхода. Остальные орудия взяли из существующих запасов и крепостей старого типа.
«Штандарт» вошёл в новый канал и стал против доков. Всё было украшено флагами. Государь утром 22 августа присутствовал на освящении собора, действительно прекрасного и обширного, в русском стиле, но с декадентскими подробностями на коврах, иконах. После окончания принял парад всего гарнизона: сводный батальон моряков, Венденский пехотный полк, Либавский крепостной пехотный батальон, два батальона крепостной артиллерии, сапёры, минёры... Парад прошёл удачно.
После завтрака государь с государыней осматривал наполнение дока, мастерские, казармы, госпиталь и принял чай в Морском собрании (временном). День был утомительный. В 7 часов вечера государь принял меня с докладом вместо субботы. Самый серьёзный вопрос, проведенный мной в докладе, заключался в образовании особых курсов для приготовления преподавателей в кадетских корпусах. Будем принимать ежегодно по 12 человек. Курс двухгодичный. Мера эта будет стоить около 40 000 р. ежегодно. Курсы будут учреждены при Педагогическом музее, там же, где мы подготовляем и воспитателей для кадетских корпусов.
Завтракал и обедал на «Штандарте» рядом с Великой княгиней Ольгой Александровной. Как всегда, она была для меня прелестна. Говорила о солдатах. Говорила, что разговаривает с нижними чинами роты своего мужа по вопросу о политической пропаганде между нижними чинами (о прокламациях). Что некоторые нижние чины сами спрашивают её по этим вопросам. Трогательная черта этой девушки-женщины: это желание делать добро простым людям. Чистота душевная, изумительная. Приходя в соприкосновение с внутренним миром этой натуры, чувствуешь, что и сам становишься лучше. [165]
Вчера с 9¼ часов утра государь без государыни и Ольги Александровны осматривал Либавские укрепления. Его сопровождал и Алексей Александрович. Укрепления Либавы проектированы были мной в 1889 г. В комиссии участвовали Заботин, Вогак, Макдональд (строитель порта) и другие, в том числе и моряки. Я задавался целью укрепить Либаву только как важный коммерческий пункт, дабы обширные запасы Либавы не достались противнику без борьбы. Об обширном морском порте мы тогда не воображали, но сделали предположение, что если бы моряки захотели устроить в Либаве военный порт, то нам надо было бы сухопутную оборону вынести вперёд на Грабенские высоты, а нынешняя линия обороны составила бы только главную ограду крепости.
По вопросу, быть ли в Либаве военному порту или не быть, шла долгая борьба. Обручев стоял за то, чтобы быть, дабы России иметь незамерзающий порт в Балтийском море. Многие моряки и наши, в том числе и я, указывали, что природа мало сделала для того, чтобы создать из Либавы морской порт, боролись, чтобы в Либаве порта не было. Указывали и на Виндаву как на пункт более удобный для военного порта, чем Либава. Подсчитывали огромную сумму, потребную для расхода на порт, и такие моряки, как Копытов, Дубасов, Пилкин высказывали, что лучше эти деньги израсходовать на усиление флота, чем на портовые сооружения. В комиссии по этому вопросу управления Морским министерством Чихачева почти единодушно проваливали Либаву. Чихачев, казалось, присоединялся к этому мнению, и вдруг неожиданно нам объявили, что по докладу государю сего вопроса государь соизволил повелеть: «Быть в Либаве военному порту», и потом соглашался, чтобы порт получил имя: порт Александра III. Теперь все недовольны этим портом и называют его ловушкой для флота. Да и флота теперь на Балтийском море нет: всё направлено на Дальний Восток. Мы ещё слабее стали (относительно Германии) на нашем главном морском театре — Балтийском море, чем то было 10—15 лет тому назад.
Поэтому порт есть, но флот им не пользуется. Придут на [166] зиму два старых судна и миноносцы, и это — всё. Тем не менее оборона Либавского порта с моря и суши далеко ещё недостаточна. По отпущенным нам суммам мы многое сделали, и сделали с толком. Но главное береговое вооружение всё почти старых и слабых образцов.
Государь, однако, видимо остался доволен осмотренными им батареями № 3, № 2, северным и средним укреплениями, а также батареею № 6.
В вагоне он дал Алексею Александровичу и мне сделать представление о сооружении батареи в аванпорте № 4 и № 5 на сумму сверх предельного бюджетаi, как сооружение нужное, особенно морякам. По предварительному подсчёту инженерные работы двух батарей будут стоить 5 млн. р. и артиллерийское вооружение (24 оруд. — 10" и 12 оруд. — 6" Канэ) до 4 млн. р. Тогда оборона Либавы (вместе с батареями № 7 и № 8, кои мы устроим) значительно выиграет.
В среднем укреплении бравый сапёрный унтер-офицер не узнал государя и направился к Алексею Александровичу. На батарее № 6 из трёх взрывов удались два, — это наши неудачи. По артиллерийской части всё шло хорошо. Заведующий практическими занятиями в артиллерии подполк. Маниковский (очень даровитый и преданный своему делу штабной офицер) делал отличные доклады государю и на мортирной батарее демонстрировал прибор Лауница. По моему и Гриппенберга ходатайству Маниковский был вчера уже произведен государем в чин полковника.
После завтрака на «Штандарте» опять рядом с Ольгой Александровной была поездка в город, украшенный и многолюдный. По улицам полный порядок, но всё напоминало немецкие порядки. Цехи, знамена, особые костюмы, хор певчих, но культурность была видна в сравнении с нами большая. Это надо было признать. Государь заехал в городскую церковь, посетил батарею № 6 и затем, в особо устроенном павильоне, принял от курляндского дворянства чай. Павильон был небольшой, но всё происходило в полном порядке. Старшими представителями дворянства были старый милый граф Пален и его супруга, затем предводитель дворянства граф Ливен. Старый Пален обедал со мной 27 августа [167] и снова, в трогательных, лестных для моего покойного отца выражениях вспоминал службу с отцом моим почти 40 лет тому назад в Псковской губернии, где Пален был молодым губернатором, а отец мой, убеждённый честный земец — председателем Холмской уездной управы.
Обедал у государыни Марии Фёдоровны на «Полярной звезде». Кроме живущих на «Штандарте», я был приглашён к обеду только один. Сидел рядом с государыней Александрой Фёдоровной. После обычных расспросов про впечатления в Либаве (государыня довольно небрежно про Либаву сказала: «всё по-немецки») я навёл разговор на то, что в Либаве в военном отношении мы очень слабы, что денег нет, флота нет, что всё теперь берёт Дальний Восток и что в этом существует большая опасность. Государыня начала возражать мне не с обычной горячностью, что теперь и надо все силы и средства направлять на Дальний Восток, что там главная опасность, что там может вспыхнуть быстро война, что там мы должны быть особенно сильны во флоте, что потом, года через 4, когда там всё будет готово, можно опять перенести внимание на Запад. Моё замечание, что на Западе для нас зреет и всё увеличивается главная опасность, что если мы отстанем от наших соседей, мы будем побиты так, что все наши успехи на всех второстепенных театрах ни к чему не приведут. Говорил, что опасаюсь европейской войны. Государыня выразила уверенность, что до европейской войны не допустят, но что теперь страшно нашествие желтой расы и что ей надо дать отпор и проч. Чувствуя, что тут поддержки я не найду, я признал себя побеждённым и откровенно сказал государыне: «Увы — чувствую, что моя вылазка окончилась полной неудачею». Государыня смеялась, но твёрдо говорила: «Да, да, тут нет сомнений». Очевидно, государь делится с ней своими разногласиями с министрами. Государь с интересом прислушивался к нашему разговору. Государыня тоже сказала ему несколько слов о том отпоре, который она мне дала. После обеда государь, проходя мимо меня, смотрел на меня с торжествующею улыбкой, которая говорила: «что, не удалось...»
Буду всё же бороться, пока хватит сил, дабы увлечения [168] по Дальнему Востоку не причинили России и государю бедствий.
Ранее, после обеда на «Штандарте» 22 августа, я долго разговаривал на ту же тему с государыней Марией Фёдоровной. Тут я встретил полное сочувствие и полное представление об опасности, которая угрожает России, если политика её станет чрезмерно одностороннею и все интересы внутренние и внешние будут принесены в жертву новому Молоху — Дальнему Востоку и предприятиям на Ялу.
Между прочим, Гессе уже говорил мне о каком-то готовящемся повороте во взглядах на предприятие на Ялу: будто бы уже возник вопрос о привлечении японцев к участию в барышах по предприятию на Ялу.
Фредерикс, с которым я поделился результатами моего разговора с государыней Александрой Фёдоровной и своими опасениями, что нас ослабят на Западе и потом ударят на нас, сказал мне: «Да, опасность большая, но если уж так нужно лезть на Дальний Восток, то следовало бы держаться и старых традиций и не рвать дружбы с Германией». При этом он вспомнил, что два года тому назад на борту «Гогенцоллерна» император Вильгельм прижал его к борту и горячо и долго говорил на тему, что надо устранить разрыв Германии с Россией. При этом он сказал, на мой взгляд, великие слова: «Пускай я буду лично неприятен вашему государю, но ему надо помнить, что только мы с ним вдвоём имеем большую власть, что только поэтому в наших руках участь мира Европы. Ответственны мы поэтому будем перед историей, если дело доведём до войны между нашими народами. Мы можем лично ссориться, но народы наши должны жить между собою в мире». Дай бог, чтобы эти высокие слова одинаково твёрдо и неуклонно служили путеводною нитью двух могущественнейших монархов всего мира.
После обеда на «Полярной звезде» все вышли на палубу. Был чудный, хотя несколько свежий вечер. Полная луна, тихая вода, тысячи огней электрических на берегах. Огневые нити причудливых фигур (больше якоря) на 6 землечерпалках, выстроенных у берега против «Полярной звезды» и «Штандарта», снующие паровые катера, тихий лес с одной [169] стороны канала и большие торговые здания с другой — всё это составляло прекрасную картину. На палубе по личному выбору государыни-матери играла и играла прекрасно музыка с яхты «Полярная звезда». Невольно напрашивались у присутствующих сравнения с Венецией, и особенно с Севастополем, но там на берегах было больше жизни.
Государь, Авелан, командир «Полярной звезды» и Фредерикс уселись на стульях с одной стороны, а две государыни, Ольга Александровна и я сели на общую скамью с другой. Часа полтора шла тихая, дружеская простая беседа, цари спустились на землю и стали чудными, чистыми сердцем, симпатичными людьми. Государыни более говорили между собой, государь с командиром судна, я с Ольгой Александровной, но часто разговор делался общим, и нет-нет слышался смех. Государыня Мария Фёдоровна, которой Александра Фёдоровна тоже рассказала про мою неудачную попытку повлиять на неё, дабы остановить несколько увлечение государя Дальним Востоком, сочувственно обратилась в мою сторону и, через Ольгу Александровну протянув свою ручку, показала мне на якорь из электрических лампочек на мачте ближайшей из землечерпалок, показала на якорь, и глаза её говорили «надейся». Я так и понял это милое, дорогое мне одобрение.
Ольга Александровна находилась под впечатлением чудной ночи. Нервно её ножки и ручки всё не находили места. На любимых местах некоторых пьес она очень удачно подсвистывала. Мария Фёдоровна каждый раз при этом с нежным укором обращалась в её сторону, но это унимало своенравную княгиню ненадолго. В разговоре со мной она между прочим разбирала заданный мною ей вопрос о двух типах людей: люди одного типа способны пользоваться благами минуты полностью, не задаваясь мыслью о будущем, прошлом, не отравляя себе радость настоящего. Другие, напротив, вечно неспокойны, вечно отравляют себе радость настоящего мыслью, что эта радость скоро пройдёт и наступит печаль. Княгиня предпочитает первый тип, но думаю, что элементы беспокойства скрыты и в ней.
Прочие участники обеда, Гессе, Бенкендорф, Мосолов, [170] четыре фрейлины, Гирш, Рожественский, составляли другую группу и тоже оживлённо разговаривали.
Возвратился домой только в двенадцатом часу ночи.
Между прочим, характерно, что Ольге Александровне Либава не понравилась. «Совсем лучше было во Пскове», — говорила она мне, несколько коверкая русский язык.
Когда под конец вечера государыня приказала играть датский гимн, она обратила [на это] моё внимание и спросила мнение. Конечно, я хвалил и говорил, что маршировать под этот гимн, должно быть, очень удобно. Оно так и есть.
Ольге Александровне очень не хочется ехать в Данию. Не спешит [в] этот раз ехать туда и государыня Мария Фёдоровна.
28 августа.
Угруск, близ Влодавы. На больших
манёврах Варшавского военного округа
Приехал в Холм 26 августа утром и тотчас в экипаже и верхом поехал по шоссе во Влодаву смотреть манёвры войск. Видел, как 49-я резервная бригада (ген.-майор Шишковский) атаковала позицию впереди с. Ловчи 12 батальонов — в 16-й пехотной дивизии (ген.-лейт. Селиванов). Атака была признана отбитою. Подготовка артиллерии недостаточна. Боевой порядок был слишком растянутый. Селиванов перешёл в наступление, выдвинув полк из резерва против левого фланга наступающих и в обхват этого фланга. Действовал очень хорошо. Отбив атаку, он повёл два полка на помощь войскам, державшимся у Ганска, что тоже хорошо. Углицкий полк и две батареи остались на укреплённой позиции сдерживать 8 батальонов, 3 батареи, 5 сотен.
Шоссе содержано в отличном порядке. Ближе к Влодаве осмотрел позицию у д. Люта. Значение этой позиции нахожу преувеличенным. Лучше защищать подступы к р. Влодавке, где и заняты и укреплены две позиции, намеченные мной ещё в марте.
27 августа объехал позиции под Влодавой, намеченные [171] мной по верстовой карте в марте месяце, когда было предположено, что я буду командовать Северной армией. Осмотр этих позиций убедил меня в большом значении этих позиций. Обстрелы большею частью отличные. Не всюду хороши укрытия для резервов. Против Западного фронта подходит близко лес, который придётся частью вырубить. Южный фронт наиболее силён. Лучше в мирное время укрепить только ближнюю линию обороны, возведя 4—5 опорных пунктов такого же типа, что на Нареве. В самой же Влодаве образовать обширный склад шанцевого инструмента в 10 000 лопат с соответствующим количеством других инструментов и большим запасом топоров. Тут же иметь запас проволоки на 15 опорных пунктов.
Надо иметь ещё в мирное время три моста через р. Буг, кроме железнодорожного. Просил: сохранить временный мост, выстроенный для ремонта постоянного моста. Третий мост (считая и временный) тоже уже существует, но очень плохой, еврейский.
В настоящее время р. Буг у Влодавы имеет незначительные размеры и серьёзной преграды ни в каком случае не представляет.
Вчера встретил государя в Бресте и в царском поезде поехал на ст. Угруск, откуда три дня будем ездить во Влодаву.
Обедал в царской семье.
Рука государыни значительно поправилась. Я сидел рядом с ней. Начала помогать и правою рукой. Государь и государыня были веселы. Государь рассказывал мне, что в Беловеже он убил зубра в 45 пудов.
Сегодня утром ездили на позиции у Люты.
Командующий Северным отрядом ген.-лейт. Вонлярлярский действовал и сегодня очень плохо. Вместо того, чтобы воспользоваться сильными позициями за р. Влодавкою и болотами, разобщающими силы противника, двигающегося по двум шоссе к Влодаве, он занял растянутую позицию от р. Буг через сел. Люта (где была укреплённая позиция), д. Здзорки, д. Сухово Колаче, д. Любень.
Всё было вытянуто в одну линию. Общий резерв главной [172] колонны стал за таким участком позиции, где атаки на флангах и против центра позиции, где противник готовил прорыв, конницы не было. Хрещатицкий действовал умело, не раз бросался и, собрав в кучу 30 батальонов, прорвал расположение Лярского, ударив на правый фланг позиции у Люты, где его встретили лишь 6 батальонов.
О действиях 5-го и 14-го корпусов никаких ещё известий не имеем. Завтракали, пили чай и обедали в поезде за царским столом. Государь, государыня и наследник много говорили и были веселы. Погода была дождливая, и все вернулись мокрые. В царском поезде живёт М. И. Чертков, который держит себя с большим достоинством. Государь к нему весьма внимателен.
Сведения о том, что предположено делать обеими сторонами, поступают очень несвоевременно. Я полагаю помогать государю ориентироваться.
29 августа
Сегодня был последний день манёвра.
Южный отряд атаковал северный на укреплённой позиции к северу от с. Королевка. Всего участвовало в манёвре 136 батальонов, 72 эскадрона, 41 сотня, 60 батарей, 62 генерала, 2661 офицер, нижних чинов 80 000. Распоряжения по отрядам не были получены до утра. Если я их получил ночью, то только потому, что оставил на весь вчерашний день секретаря своего подполк. Сиверса, который и получил требуемые сведения, а также нанёс на карту укреплённую позицию в 9 вёрст. Позиция была растянута. Правый фланг плохо прикрыт, с фронта близко подходили сел. Королевка и рощи. Центр позиции был занят слабо. Лярский отбил атаку против флангов, но был прорван в центре атакою двух дивизий, 2-й и 38-й. На последнюю из них произведена 4-й кавалерийской дивизией атака. В общем войска действовали хорошо. Лучше всего было, когда после отбоя войска встали по обеим сторонам дороги и провожали государя непрерывным «ура». Многие из полков, особенно 2-й и 16-й дивизий, представились хорошо. Хорошо глядели стрелки; 38-я дивизия смотрела тоже молодецки, но наиболее грязно. Лошади сохранены. [173] Вид нижних чинов не утомлённый. Многие нижние чины смотрели на государя трогательно-преданно. Между прочим, одна старушка при остановке во время манёвра государыни всё выражала радость, что удостоилась увидеть царицу, и несколько раз высказывала пожелание увидеться и на том свете.
Государь был видимо доволен всем виденным.
За завтраком (4 часа пополудни) и обедом (9 часов вечера), государь и государыня были веселы. Государь снова говорил о необходимости усилить конницу, сообразно увеличению и других родов оружия.
Говорил о том, что надо выкинуть из употребления слова «Царство Польское», что пора забыть это.
После обеда наследник и два флигель-адъютанта, а также Г. А. Струков делали гимнастику, прыгали в ширину, бегали, спрыгивали с лестницы, ходили по вагонам и проч. Наследник обнаруживал большую силу и ловкость. Государыня села на ступеньки лестницы, весело болтала и много смеялась. Рука всё на привязи.
31 августа.
По пути в Петербург. Вагон
Вчера окончились царским смотром манёвры войск Варшавского военного округа. Подведу главные замечания по тактической подготовке войск как на Псковских манёврах, так и на манёврах под Влодавою.
1) Работа конницы не приносит достаточно пользы армии. Стремятся к единоборству конных масс и оставляют при пехоте лишь недостаточное число конницы, и ту расходуют неправильно на штабную службу, многочисленные конвои, прикрытие обозов. Для службы же при пехоте конницы почти не остаётся. Целые колонны от дивизий до корпуса бродят с завязанными глазами на расстоянии иногда нескольких вёрст от противника, не зная о том (например, движение 37-й пехотной дивизии под Псковом, вблизи отряда Курча 7 августа).
2) Неумение штабов организовать ближнюю разведку о противнике. Поэтому штабы не знали достаточно расположения [174] сил противника, что отражалось на распоряжениях, особенно на употреблении резервов.
3) Неумение штабов организовать связь по фронту и в глубину своих войск, и отсюда распоряжения в(есьма) запаздывали.
4) Построение для решительной атаки войск в слишком компактные массы и движение в сфере самого сильного огня чуть не в резервном порядке. Так двигались в последний день манёвра под Псковом 8 августа 1½ дивизии 20-го корпуса, наступавшие против центра позиции Северной армии, занятой Преображенским полком и другими частями.
Так сомкнуто двигались 28 августа полки 17-й пехотной и части 2-й пехотной дивизии против правого фланга позиции у Люты.
Так же замкнуто двигалась 29 августа против центра позиции у Королевки 38-я пехотная дивизия. Почти прежние колонны в атаке. Ныне такое движение обошлось бы очень дорого.
5) Недостаточная подготовка атаки атакующими артиллерийским и ружейным огнем. Савицкий 8 августа, Крюков 28-го и 29-го (у Люты и Королевки), Шишковский 26 августа против Ловчи наступали почти без огня.
6) Обороняюшийся на Псковских маневрах, имея в достаточном числе сапёрные части, мало практиковался в укреплении позиций.
Обороняюшийся на манёврах под Влодавою, несмотря на малое число сапёрных частей, умело усиливал позицию окопами и укреплениями. Особо умело были укреплены подступы с юга к речке Влодавке.
7) К войскам Варшавского военного округа слишком мало было придано сапёрных войск. Надо приучить войска работать совместно с сапёрами. Надо на маневры их назначать по сапёрному батальону на каждый корпус войск. Надо пересмотреть распределение занятий в сапёрных частях и установить их так, чтобы все сапёрные части принимали участие в общих сборах войск. Надо сильно поднять сапёрное дело в войсках. Стало падать. Надо восстановить войсковых сапёров. 46-я резервная бригада под руководством [175] полк. Штегельмана без помощи сапёров выполнила с успехом значительные работы.
8) Служба штаба лучше всего была организована в южном отряде Варшавского военного округа Хрещатицкого. Начальник штаба — Эверт. Говорят, очень даровитый человек. Такое и производит впечатление. Затем в Южной армии Каханова ген.-майор Эбелов. Служба штабов была организована плохо в Северной армии Мейендорфа — начальник штаба ген.-майор Поппен и в Северном отряде Варшавского военного округа Лярского — начальник штаба ген.-майор Закржевский. Поппену и Закржевскому хода в службе Генерального штаба давать не следует.
По обстановке и те, и другие манёвры были чрезвычайно интересны и поучительны. На манёврах выказались сильные стороны наших войск — огромная выносливость, отсутствие заболеваемости, отсутствие отсталых, твёрдый внутренний порядок, благодетельные результаты от походных кухонь.
Государя войска приветствовали, особенно в Варшавском военном округе, восторженно.
Состав нижних чинов во 2-й и 16-й пехотных дивизиях за 26 лет после войны в физическом отношении значительно изменился к лучшему. Изменились округа укомплектования. Прежде много было белорусов, поляков, татар. Теперь великороссы. Состав нижних чинов и других дивизий очень хорош в Варшавском округе. Лошади сохранились хорошо. Хуже сохранились в казачьих частях.
Поход вчерашнего числа прошёл отлично. Не видно было усталости. Смотрели и проходили молодцами. Некоторые части удивляли просто сомкнутостью и стройностью. Все шли большим шагом. Размахались за подвижные сборы отлично. Артиллерия и конница тоже проходили в большом порядке. Казаки прошли рысью бесшумно. Должно производить на иностранцев большое впечатление.
Следующие полки удостоились получить от государя похвалу «Славно»: 26-й Могилёвский, 61-й Владимирский, 64-й Казанский, 1-й стрелковый полк, 183-й Пултусский, 72-й Тульский, 152-й Владикавказский, 196-й Заславский. [176] Государь император обратил внимание, что в некоторых полках, например, Суздальском, мало офицеров.
Вчера на пути между Либавой и Брестом имел последний перед отпуском доклад у государя и продолжительный разговор.
Государь одобрил приказ о порядке подчинения ген.-адм. Алексееву войск Приамурского военного округа, согласно с представлением самого Алексеева. Много неопределённости, но я не желал ходатайствовать внести поправки, проектированные Сахаровым и Редигером, ввиду временного значения этой меры. Государь утвердил также относительно расположения одной стрелковой бригады 2-го Сибирского корпуса в Южной Маньчжурии.
Я попросил также у государя денежные средства на опыт введения в кадетских корпусах преподавания по новым программам. Хотим дать больше самостоятельности в работе учеников, увеличить внеклассные занятия, увеличить практические занятия, перестать равняться по последним, как это, к сожалению, делается теперь. Во внеклассных занятиях будем помогать слабым ученикам.
Ещё более важную меру наметил тоже вчера по отношению к юнкерским училищам. Наплыв желающих поступать в эти училища после реформы их огромный. Являются до 400—500 человек, когда принять можно сто. Это даёт мне возможность сделать ещё один серьёзный шаг к достижению важной цели, которую я преследую неуклонно: достигнуть того, чтобы каждый выпускаемый в офицеры имел общую подготовку полного курса средних учебных заведений. Государь вчера выразил согласие, чтобы я усилил требования по поступлению в юнкерские училища. Полагаю первоначально ограничиться требованием пяти классов среднеучебных заведений, а потом перейти и к шести классам с тем, чтобы все юнкерские училища обратить в военные училища.
Мой идеал таков: иметь три вида училищ — двухклассные, комплектуемые из кадетских корпусов и юношами, кои окончили полный курс среднеучебных заведений; трёхклассные, в том числе с одним общим, куда принимаются лица со знанием шести классов средних учебных заведений, [177] и четырёхклассные, куда принимаются лица со знаниями пяти классов гимназий и вообще среднеучебных заведений. Сюда же будем принимать и из дворянских школ.
Одновременно с повышением знаний необходимо улучшить и состав будущих офицеров по происхождению. На первое время можно отделить известный процент вакансий для детей офицеров действительной службы, запаса или отставных. Вместе с этой мерой требуется поднять требования для вольноопределяющихся. Полагаю возможным и желательным вольноопределяющимися 1-го разряда считать только окончивших полный курс высшего или среднего учебного заведения. Вольноопределяющимися 2-го разряда принимать окончивших шестиклассные заведения или шесть классов семиклассных заведений, но подготовленных по особой программе, по которой мы теперь принимаем.
Государь вчера высказал мне своё полное довольство войсками Варшавского военного округа. Вынес, как он говорил, отрадное впечатление от парада. Говорил о разных национальностях в нашей армии. С доверием относится к магометанам. Не верит особо полякам. Несколько брезгливо относится к белорусам и вполне презрительно к евреям. Говорил, что Драгомиров просил разрешения представиться, чтобы, вероятно, проситься на покой. Ответил, что примет его в Беловеже 7 сентября. Говорил, что с ним ему, государю, было иногда трудно. Так, в начале царствования своего он заметил Драгомирову, что ему не нравится, как отвечают на приветствие войска Киевского военного округа: они отрывают конец и не слышно титула, не слышно, к кому их здорованье относится. Тем не менее в прошлом году на Курских манёврах государь увидел, что всё осталось по-прежнему. Это его огорчило. Я возразил государю, что следовало отдать приказание, и тогда Драгомиров исполнил бы. Государь ответил, что он тогда был молод и стеснялся Драгомирова. Он не мог не считаться с его авторитетом, с его его ранами. Что он «только теперь забирает силу». — «Тогда был, — повторил государь, — молод». [178]
Тут же государь высказал, что решается на место Драгомирова поставить Пузыревского. Он связан своим словом. Иначе нельзя. Он получил после гриммовского дела много доносов на Пузыревского, но, конечно, не верит им. Удивился и нашёл нехорошим делом, что и Драгомиров был против Пузыревского. Когда был у государя разговор с Драгомировым об его уходе, то он просил о Сухомлинове и высказал государю пожелание, чтобы только не был назначен Пузыревский. На это государь ответил Драгомирову в сильных выражениях, что это его дело. Драгомиров опустил голову и просил обычным тоном прощения. Я сказал государю, что знаю, что старик не любит (Пузыревского?), но всегда признаю, что заслуги его велики, что надо прощать его слабые стороны. Что старик был обижен тем, что государь, хотя бы из вежливости, не уговаривал его ещё послужить, что и теперь надо старика приласкать. Государь согласился с этим. Тогда я просил прислать проект рескрипта в Беловеж к 7-му, на что и последовало согласие. Затем я говорил государю о необходимости дать указания Пузыревскому, чтобы он сдерживался и не начал ломать порядки, заведенные Драгомировым. Что есть коньки, которые сами собой исчезнут, но есть многое, что требует охраны. Между тем Пузыревский, которому известно, что Драгомиров не хотел иметь его преемником, как человек страстный, может дело смешать с личными счётами с Драгомировым. Государь обещал «огладить» Пузыревского.
Говорил мне, что Чертков просил назначить ему в помощники вместо Пузыревского Сухомлинова. Государь согласился. Когда я указал высокие служебные качества Сухомлинова, государь возразил: «Кому вы это говорите? Я Сухомлинова знаю давно. Он мне читал лекции. Конечно, за ним останется та особая роль, которая ему предназначена на случай войны — быть начальником штаба главнокомандующего Южным фронтом». Затем государь прибавил: «Будем держать между собою в секрете, что я соглашаюсь на назначение Сухомлинова, только пока в Варшаве Чертков. Затем Сухомлинову надо дать другое назначение». Такое неожиданное заключение вызывает у меня мысль: не хочет [179] ли государь после Черткова назначить в Варшаву Великого князя Николая Николаевича. Говорил и о Черткове. Удивлялся и радовался, что никто ему на Черткова не жаловался. Я тоже прибавил замечание о большом житейском такте и авторитетности Черткова, о том, что он забрал в руки даже Пузыревского. Государь сказал: «А отец мой не любил Черткова. Тут была какая-то история с покупкою имения».
Спрашивал, куда поеду в отпуск. — Вероятно, в Териоки ловить рыбу. — Ну, а потом? — Тогда я сказал, что заеду, кроме того, к матушке в Холмский уезд, и потом, вероятно, попаду в Париж. Спросил, не будет ли каких поручений в Париже. — Повесьте Андрие: он портит французскую армию. Потом государь сказал, что его интересует вопрос: пройдет ли двухлетний срок службы во французской армии. — Это всё же переход к милиции. — Я вызвался, если буду в Париже, ознакомиться с проектами французов относительно Китая. О деятельности французов в Тонкине государь невысокого мнения. Всё время государь говорил со мной в особо дружеском тёплом тоне. Вообще вот около 2 недель, начиная с Псковских манёвров, государь, государыня, наследник и Ольга Александровна относились ко мне с такой внимательностью и предупредительностью, что я не мог не быть тронут. Всё время пребывания на манёврах под Влодавою государь за завтраком и обедом сажал меня рядом с собой и очень много расспрашивал, задавая интересовавшие его вопросы по разным отраслям знания. Государыня утром и около 5 часов пополудни за чаем тоже много говорила.
Посмотрим, означает ли это, что государь решился приласкать меня, чтобы удержать министром. От мысли отправить меня в Киев уже отказался.
8 сентября. Понедельник
Был у графа Ламздорфа. Говорили о македонских делах. Он уже не довольствуется предъявленною программой реформ. Хочет добиваться, чтобы иметь в Македонии нашего представителя вместе с представителями других держав. Сам указал на ген.-майора Шостака, помня его в(есьма) усиленную деятельность на о-ве Крит. Я прибавил, что Шостаку [180] надо дать кадры инструкторов: несколько офицеров и унтер-офицеров, и что надо при управлении страной допустить местных представителей из славян. По словам Ламздорфа, согласие у нас с Австрией самое полное. Надеется удержать Болгарию от войны. Готовит ноту. Я предупредил графа Ламздорфа, что в предпринимаемых нами шагах в Македонии по приглашению нашего генерала и инструкторов для полиции вижу повторение истории с инструкторами в Болгарии. Что сформированная нами в Македонии военная сила восстанет против турок, и мы будем вынуждены или идти вместе с македонцами, или будем изгнаны, как были изгнаны наши инструктора из Болгарии. Граф Ламздорф с необычайной для него горячностью говорил мне, что у нас, к сожалению, связаны руки на Дальнем Востоке, иначе он мог бы действовать много энергичнее на Ближнем Востоке.
Я согласился, что ныне совершенно не в наших интересах иметь войну с Турцией, но что мы не должны забывать Босфора. Что нам надо самим выбрать минуту, когда принять меры к овладению им. Указал Ламздорфу на деятельность Германии, на то, что она может захватить Босфор и уже захватила Гайдар-пашу. Ламздорф успокаивал меня. Я говорил о Македонии для македонцев. Ламздорф признаёт это невозможным. Говорил, что македонцев нет, что есть конгломерат народностей и «масса турок».
Далее говорили про Дальний Восток. Ламздорф тревожится. По его мнению, Алексеев юлит, поддерживая увлечение государя предприятиями на Ялу. Алексеев уже собирался посылать на Ялу миноноску и указывал Ламздорфу на наше право послать в Корею войска. Не согласился, чтобы мы уменьшили наши требования по Маньчжурии против проектированных в Порт-Артуре. Полагает необходимым заключить с Китаем новый трактат, а не предъявлять наши требования, как наше неизменное решение, с приступом к эвакуации Маньчжурии.
15 сентября
Долго сидел у князя Оболенского, товарища министра иностранных дел. Ламздорф отсутствовал (за границей с государем). [181] Говорил, что предполагаются переговоры с Австрией. Государь и министры будут говорить о Македонии. Предметом разговоров будет вопрос об усилении опёки над македонцами, что между нами и австрийцами существует твёрдое соглашение. Другие державы примкнут к нему. В Македонию попадут наши офицеры и унтер-офицеры. Я повторил своё опасение. Князь Оболенский говорил мне о сепаратных переговорах Болгарии с Турцией. Кажется, идут успешно. Не видит в них вреда. Надеется, что войны между Болгарией и Турцией не будет. Граф Ламздорф, может быть, поедет и в Рим.
Оболенского более всего тревожит вопрос Дальнего Востока. Там, по его мнению, собираются серьёзные тучи. Государь повелел вести дела там так, как хочет Алексеев. Между тем между мнениями Ламздорфа и Алексеева существуют серьёзные разногласия. В Министерстве иностранных дел не хотели заключать нового договора, ни вести особых переговоров, но сделать Китаю твёрдое заявление, в котором выразить нашу волю. Алексеев же настоял, чтобы наши предложения были сделаны, дабы иметь новый договор. На наши требования, предъявленные китайцам, они по наущению японцев отвечали отказом. Американцы готовятся 26 сентября предъявить свои требования. Они тоже «подуськиваются», как говорил Оболенский, японцами. Несомненно, что и англичане тоже поднимут свой голос. И всё это поднимается по поводу всё того же предложения об устье Ялу. Алексеев горячится. Не умеет вести дипломатических переговоров. У него нет помощников. Вызвал в Порт-Артур барона Розена. Всюду против нас общее возбуждение. Придётся или со стыдом отступить, или идти на войну. Оболенский выразился при этом, что «мы все» скоро соберёмся в Сочи, отстранившись и отстраненные от дел. Он мне говорил, что граф Ламздорф будет иметь очень серьёзный разговор с государем, который не понимает серьёзности положения дел и относится к ним оптимистически.
Расставаясь с Ламздорфом перед поездкой в Либаву и далее в Беловеж, государь выразился о маньчжурском деле как о законченном. [182]
Из депеши Алексеева в Главный штаб видно, что он тревожится возможностью войны с Японией. Просит ускорить присылку подкреплений.
23 сентября в отпуску в с. Шешурино
Сегодня получил письмо от генерала Сахарова от 21 сентября с приложением копии с двух депеш адм. Алексеева №№ 75 и 66. Из первой депеши, по мнению Сахарова, видно, что японцы приступают к активным действиям. По-видимому, японский флот частью уже прибывает к корейским берегам у Мозампо. Сахаров сделал распоряжение о поверке мобилизационной готовности предназначенных к отправлению на Дальний Восток подкреплений из Европейской России.
В депеше № 75 Алексеева военному министру значилось: «ввиду вновь полученных сведений, подтверждающих возможность высадки отряда (японского) (в) Корее, мною послана телеграмма государю императору о мерах, которые считаю (в) таком положении необходимыми. Извлечение из этой депеши имею честь сообщить вашему высокопревосходительству:
«В случае высадки в Чемульпо, Цинанпо или в устье Ялу первое — оказать противодействие открытою силой на море высадке дальнейших эшелонов; второе — немедленно мобилизировать войска Квантунской области и расположенные в Маньчжурии. Одновременно подготовить всё для их сосредоточения к Мукдену и объявить всю Маньчжурию на военном положении. Следующею мерою могла бы быть требующая значительного времени мобилизация резервных войск в Забайкалье и приготовление к мобилизации для подкрепления военных сил Дальнего Востока войск: Сибирского, Московского и Казанского округов. Что касается остальных войск Приамурского округа, то ввиду их достаточной мобилизационной готовности и во избежание преждевременных крупных расходов полагал бы возможным их мобилизацию отложить до полного выяснения обстановки». № 75. Ген.-адъют. Алексеев».
Получив эту депешу, сделал все распоряжения окончить [183] мой отпуск на месяц ранее, чем мне был дан, и возвратиться в Петербург к 2 октября. Послал государю депешу, испрашивая приказание вступить в должность.
14 октября
Сегодня первый раз председательствовал в Комитете министров С. Ю. Витте. Всё прошло, как будто никаких перемен не было.
По окончании заседания Витте передал мне, что барон Фредерикс рассказывал ему, Витте, о следующем эпизоде по делам Дальнего Востока. Когда государь получил депешу Алексеева, в которой он собирался атаковать японский флот, если бы японцы начали высаживать свои войска в Корее, государь позвал Ламздорфа и просил составить ответ. Ламздорф уклонился, говоря, что он не в курсе дела (Фредерикс прибавил при этом, что не все депеши Алексеева по дипломатической части попадают в копиях к Ламздорфу). Говорил, что ему неизвестна главным образом психическая сторона ведущихся на Дальнем Востоке переговоров. Государь настаивал. Тогда Ламздорф сдал государю следующий проект депеши, уверенный, что государь не подпишет его: «Не желаю войны России с Японией и не допущу этой войны. Примите все меры, чтобы войны не было». Государь подписал эту депешу и послал Алексееву.
Несколько дней тому назад государь на моей записке, что вследствие тревожных сведений с Дальнего Востока я прервал свой отпуск, надписал: «Кажется, тревога на Дальнем Востоке начинает улегаться».
15 октября
Сейчас получил депешу от Фрезе, что князь Голицын, возвращаясь из Ботанического сада, был атакован тремя туземцами. Они ранили Голицына кинжалами три раза в голову и раз в руку. Ранен и казак, защищавший Голицына. По осмотре оказалось, что череп не пробит. Погонею один из нападавших убит, один смертельно ранен, один ранен и схвачен. [184]
25 октября
Вчера долго работал с Великим князем Николаем Николаевичем. Присутствовал генерал Палицын.
По своей новой обязанности на военное время главнокомандующим Северо-Западным фронтом он сделал небольшой объезд, был в Ковно и в Гродно и, не ознакомившись хорошо со всеми работами в округах и в Главном штабе, спешно пришёл к заключению, что Гродно должен быть обращён в первоклассную крепость и что ранее исполнения этой задачи не следует расходовать на Северо-Западном фронте на что-либо какие бы то ни было суммы. Такое безусловное мнение о важности крепости в Гродно Николай Николаевич доложил и государю и получил от него соизволение, дабы работы по инженерной подготовке Северо-Западного фронта представлялись Его Величеству с заключением по ним великого князя. Я и привёз вчера великому князю наши предположения и просил указанного заключения. Нельзя было не коснуться и слишком быстрого решения великого князя отнести всё сосредоточение более к востоку с явно выраженным желанием не защищать линии Нарева. Из разговора с князем, из его довольно презрительного отношения к обороноспособности не только Нарева, но и Бобра, я пришёл к заключению, что великий князь не готовится защищаться и за Бобром, что он рассчитывает на дальнейшее отступление к «базе» и что Гродно является в его предположении пунктом, прикрывающим базу.
Я высказал князю мнение, что ныне крепости-лагеря скорей ловушки для войск, чем источник спасения армий. Что 20 батальонов, которые князь полагает необходимыми для Гродно, на 40 вёрст обвода очень слабый гарнизон, что активной роли крепость иметь не будет, ибо из 20 батальонов самое большее могут выйти для действий в поле 10—12 батальонов. Что эти силы могут быть остановлены одной бригадою; что Гродно всегда был важным пунктом в военном отношении, что оценил этот пункт Пётр Великий, но что увлекаться им настолько, что ничего больше не делать для подготовки всего театра, неправильно и опасно, и проч. Из разговоров далее выяснилось, что Николай Николаевич считает [185] даже разрешенную к постройке Бобровскую дорогу излишнею, пока не будет готова крепость Гродно. Что он будет «умолять» государя не строить эту дорогу, пока нет денег на Гродно. При рассмотрении присланного с места первоначального предположения, сделанного двумя офицерами, командированными в Гродно, оказалось, что они совершенно не то хотят укреплять, что предназначил себе князь и Палицын.
После двухчасовых разговоров и споров великий князь согласился, чтобы начатые работы в плацдарме Ломже и Рожанах продолжались; чтобы кредиты, внесённые на Гродно, Червонный Бор, Визку, позиции на верхнем Нареве (Жёлтой и Топилицы), вносились, но расходование их не производилось до осмотра великим князем этих мест.
28 октября
Вчера в Государственном совете имел большую радость. Витте, три года не соглашавшийся со мной в необходимости присоединения к России Северной Маньчжурии, наконец, сдался. После разных оговорок, что мы сами испортили положение, он признал, прочитав мою записку по маньчжурскому вопросу, представленную государю, что ныне нам ничего другого не остаётся, как присоединить к России Северную Маньчжурию, как мною проектировано.
Вчера же Оболенский (товарищ Ламздорфа) говорил мне, что на Дальнем Востоке всё ещё не хорошо, что японцы не уступают и соглашение с ними не двигается вперёд, что с китайцами прекращены всякие переговоры.
Вчера возвратился от государя всеподданнейший доклад, в котором я испрашивал повеления государя на сформирование ещё четырёх батальонов для гарнизона Владивостока (в 87-ю стрелковую бригаду). При этом мною ставился вопрос: на какие суммы отнести это формирование, предвиденное на совещании в Порт-Артуре: на предельный бюджет или на особые кредиты, сверх предельного бюджета. В первом случае указывалось, что придётся на 6 млн. р. сократить [186] наши предположения по усилению Западного фронта империи. Государь 25 октября на этом докладе надписал: «Считаю эту меру лишнею, ввиду общего усиления войск на Дальнем Востоке».
Несколько дней тому назад государь возвратил также доклад о порядке объявления мобилизации на Дальнем Востоке, причём испрашивалось указание: будет ли предоставлено наместнику объявить мобилизацию в пределах наместничества, или это объявление будет совершаться лишь волею государя на общем основании. Государь начертал: «Оставить по прежнему» (т. е. по закону, без особых полномочий наместнику).
Эти два факта в связи с данным Алексееву указанием умерить воинственный пыл дают основание думать, что медовый месяц наместника уже проходит.
Сегодня посетил меня граф Ламздорф, возвратившийся из-за границы. Всё ещё тревожится делами Дальнего Востока. Говорит, что там идёт путаница. Недоволен и Розеном. Говорит, что он закинулся и, как упрямый немец, настаивает на проведении своего мнения: чтобы японцы отказались от Маньчжурии, а мы откажемся от Кореи (лично я сочувствую сему мнению). Лессар сбит с толку требованиями Алексеева, проводил дело не по частям, как хотел Лессар, а особым торжественным заявлением. Китайцы упёрлись, и дело стало. Другие пользуются. Ламздорф показал государю письмо Лессара, в котором достаётся Алексееву и осуждаются заведенные порядки вести дела не через Петербург. Государь письмо не возвращает.
Ламздорф рассказал, что, когда государем была получена воинственная от Алексеева депеша, он очень встревожился и не скрыл своего беспокойства.
«Надо сейчас же телеграфировать Алексееву, что я не хочу войны, — говорил он Ламздорфу. — Составьте ответ».
Ламздорф составил ответ в сильных выражениях, что государь войны не хочет и возлагает на Алексеева принятие мер, чтобы войны не было. Обыкновенно государь только [187] помечал такие депеши, проекты, и уже ждал к подписи не проекта. А тут он зачеркнул слово проект и уже подписал без изменений. С этой минуты, по-видимому, в настроении государя произошло изменение. Ему стало ясно, куда нас может завести политика потрясения кулаком, без желания ударить им. По словам Ламздорфа, он говорил государю: «Нельзя, Ваше Величество, потрясать кулаком без решимости нанести удар. Придётся сбавлять тон, — а это очень нежелательно». Всё же Ламздорфу представляется, что немедленного разрыва с Японией не будет.
Выяснилось, что государь, несмотря на полномочия, данные Алексееву, всё же разрешал и Ламздорфу давать указания нашим послам на Дальнем Востоке. Выходит двойственность распоряжений, путающих дело и смущающих дипломатических представителей других держав.
Ламздорф всё поговаривает, что надо ему уйти.
Относительно Македонии граф Ламздорф спокоен. Моё опасение, как бы Македония не подпала под власть Германии, через германских офицеров, он опровергает, но я продолжаю опасаться.
31 октября
Вчера сидел у С. Ю. Витте более двух часов. Говорили о наступившем затишье по делам Дальнего Востока. Витте высказал мысль, что государь, ударив по нему и доказав свою мощь и решимость не останавливаться ни перед чем для проведения своих идей по Дальнему Востоку, теперь успокоился. Что в особенности воинственное настроение в сентябре Алексеева встревожило государя. Что теперь он спокойнее будет смотреть и на окружающих. В числе их особенно занимает Витте Безобразов. Теперь, по словам Витте, вполне определилось, что Безобразов — негодяй. Но тут в отзыве С. Ю. Витте сквозило личное раздражение. Он с основанием считает, что Безобразов очень способствовал удалению его с места министра финансов. Тотчас после смены Витте Безобразов был у него и упрекал, что он, Витте, не хотел с ним идти и потому пал. Говорил и в других местах, чтоо это он свалил Витте. Государю в Дармштадте передали [188] похвальбу Безобразова, что это он свалил Витте, и государь, раздражённый, сказал: «Пора, однако, это окончить». Затем Витте говорил, что он не мог так прямолинейно действовать по отношению к Безобразову, как действую я, что он, Витте, связан с Безобразовым серьёзными делами уже с 1900 г. При этом Витте достал из своего секретного шкапа документы, из которых показал мне два. В первом из них были изложены основания действий лесного предприятия на Ялу, а на обороте государь написал почти всю страницу карандашом. Тут значилось, что барыши с предприятия на Ялу должны поступать в доходы Кабинета в соответствии с теми расходами, которые произведены на это предприятие из сумм Кабинета. Что потом дальнейшие барыши должны идти на содержание войск на Дальнем Востоке и, наконец, на эти же барыши следует развить церковное строительство. Документ, по-видимому, 1900 г. Того же года Витте показал мне собственноручное письмо государя к нему, которое начиналось так: «Любезный Сергей Юльевич, сделайте распоряжение об открытии А. М. Безобразову в Русско-китайском банке кредита в два миллиона рублей...» Витте прибавил, что эти 2 млн. израсходованы без толка, что теперь сам Безобразов признаёт неудачу своих предприятий; что никакого отчёта в этих 2 млн. он никому не даёт; что дела ведутся очень тёмные; что из Русско-китайского банка, по словам Ротштейна, к Безобразову на службу поступили все подозрительные люди и этим очистили личный персонал банка.
Далее С. Ю. Витте рассказал мне удивительную историю по рабочему вопросу. По его словам, в 1881 г. в каземате по политическим делам сидели два лица: Тихомиров и Зубатов. Теперь Зубатов недавно был начальником всей сыскной части, а Тихомиров является составителем особого плана к решению рабочего вопроса. Тихомиров подал государю красноречивую записку, в которой изложил программу социал-демократической партии, заключающуюся в борьбе с капиталом, с буржуазиею и с правительственной властью. Он посоветовал направить силы недовольных рабочих при помощи особой организации только на борьбу с капиталом и буржуазиею, изъять из программы борьбу с правительством. [189] Мысль понравилась. Кажется, ранее всего мысль одобрили вМоскве (Сергей Александрович). И вот началось невиданное на Руси дело. Само правительство с одобрения высшей власти через Зубатова начало организовывать рабочее движение. Все бывшие на юге вспышки — в значительной мере результат усилия не по разуму зубатовцев. Фабричные инспектора пришли в ужас и стали доносить Витте о происходящем. Он отсылал донесения Плеве при письмах, счётом около 12. Ответа не получал. Плеве сочувствовал. Зубатов забирал всё большую силу. Плеве говорил, уезжая в отпуск, что он спокоен, ибо Зубатов всех выручит. Лично Зубатов спас жизнь Плеве три раза. Как сыщик, он гениален. Зубатов являлся к Витте и выражал недовольство общим течением дел и деятельностью Плеве. Он говорил, что Плеве никто не знает, что знают его маску. Витте обещал их разговора Плеве не передавать. Зубатов отправился к Мещерскому и говорил ему то же, что и Витте. Мещерский поехал и передал всё Плеве. Кончилось арестом и смещением Зубатова. Произошло это так. Зубатов кому-то из своих написал о разговоре государя с одесским градоначальником, а именно, что государь против еврейских тузов, но не против еврейских масс; что, напротив того, он готов оказать доверие массе. Письмо это попалось в руки Плеве, и он потребовал при ген. Вале к себе Зубатова, показал ему письмо, признал передачу царских слов изменою присяге и тут же отрешил его от должности и приказал арестовать. Зубатов пошёл, вероятно, выпущенный из-под ареста, к Мещерскому, рассказал, что с ним сделали, и, показывая на себя пальцем, сказал: вот как делают Балмашевых и ? (один из убийц Александра II, врач). Витте прибавил, что ныне Сергей Александрович хлопочет о назначении Зубатову пенсии и хочет взять его к себе на службу с хорошим окладом. Витте сделал следующую характеристику Плеве: человек не государственного склада ума, никаких новых широких путей не изобретёт и России не выручит. Но очень умён, опытен, обладает сильным характером, лично смел, очень хитёр и чрезвычайно способен к интриге. Необычайно умеет скрывать свои мысли и планы. [190]
Сегодня целый день работал, составляя государю записку по главнокомандованию Юго-Западным фронтом. Очень плохо стоит дело с 3-й армией. Сергей, конечно, не годится в командующие армией, но и Соболев, его начальник штаба, очень плох. Составил совершенно невозможное соображение по наступлению 3-й армии в пределы Австрии.
7 ноября
Сегодня долго сидели у меня Муравьёв (министр юстиции), а потом Плеве.
Муравьев только что возвратился из Гааги, где разбирал третейским судом дело об иске к Республике Венесуэла. Очень доволен результатами дела. Приписывает себе поднятие на должную высоту принципа третейского суда. Начали сухо, окончили обращением к портрету государя, инициатора сего дела. По мнению Муравьёва, надо расширять это дело, и оно вырастет в дело огромного значения судьбы государства.
Но этот частный успех России и русского царя не закрыл от Муравьёва общего неблагоприятного для России настроения Европы. Нас перестают уважать. Франция от двойственного союза начинает стараться примкнуть к тройственному. Туда же тянут и Англию. Я спросил Муравьёва: значит, мы снова останемся одни? Он ответил — да. По мнению Муравьёва, наши дипломаты очень плохи. В Гааге во время разбирательства секретарь нашей миссии проворовался. Муравьёв не скрывает, что он очень хотел бы попасть в Париж. Озлоблен. Конечно, лучше был бы Новиков. Урусов, по словам Муравьёва, только гоняется за кокетками. Внутреннее положение России, по мнению Муравьёва, тревожно. Зубатовщина сделала свое дело. Всюду провокаторство. Само правительство ведёт борьбу с самим собою и с представителями капитала. Так долго идти не может. Ему, Муравьёву, хочется уйти.
Плеве под личиною спокойствия тоже имеет тревожный вид. Ему, очевидно, становится ясно, в какую кашу он втянул государя и Россию, присоединившись к Безобразовым. [191] Сам признаётся, что совершенно не знает дел Дальнего Востока. Просил прислать ему труды печатные, новые, которые мы недавно издали (я говорил ему, что ещё недавно прочёл два тома, содержащие описание провинций Мукденской и Гиринской).
Рассказал мне, что перед совещанием первым на Ялу (в апреле) государь позвал Плеве и говорил с ним о необходимости организации сильной власти на Дальнем Востоке. Поэтому-то Плеве и предупреждал меня в вагоне, чтобы я был осторожен в выражении своего мнения.
Плеве говорил, что государь был крайне недоволен противодействием ему министров. Нельзя ему резко противоречить. Вот почему государь и обратился к Безобразовым. И это, по словам Плеве, очень жаль, ибо влияние попало в нехорошие руки, и прежде всего в руки людей неверующих. По мнению Плеве, всё дело в том, что в Маньчжурии собирались устроить особое государство (разумеется, при этом государство Витте). Масса ошибок. Например, устройство Дальнего. Теперь это открылось. Ему, Плеве, тем не менее неизвестно, куда же мы идём. И ему, согласно с моим мнением, кажется, что России надо ограничиться Северной Маньчжурией, что в этом смысле он готов поддерживать меня.
Он упрашивал меня не уходить из состава министерства. — «У нас Куропаткин один».
Расставаясь, я сказал ему, что если бы не любил царя и родины, а был бы только солдат, любящий войну и военную славу, то радовался бы нынешнему ходу вещей и смуте: будет война, начнётся с Японией. Наделаем ошибок. Пошлют меня поправлять дело. Третий опыт постановки во главе сухопутных войск адмирала тоже окажется неудачным (первый был в 1812 г. с Чичаговым и второй в 1854—1855 гг. с Меншиковым).
10 ноября
Прочёл сегодня в «Берлинском листке» № 4—5 статьи о самодержавии и удивился. Те же идеи, что и у Тихомирова и Зубатова, но выраженные ещё подобострастнее по адресу [192] царя-самодержца, еще циничнее и презрительнее по адресу правительственной власти. Говорится, между прочим, что: «все канцелярии, как бы ни были высоки их названия, суть лишь необходимое зло, так или иначе разменивающее недостижимый идеал прямого соприкосновения русского человека с его царём».
Далее проповедовается польза борьбы рабочих с капиталом. В конце газеты на странице 52 напечатано «Отдел промышленности № 12214 «следующее уведомление: «Государь император по всеподданнейшему докладу министра финансов, в 25 д. июля сего года высоч. повелеть соизволил разрешить вам (издателю-редактору) беспошлинный пропуск издаваемого вами журнала на русском языке под названием «Берлинский листок».
Что всё это значит? Куда мы идем?
13 ноября
Сидел сегодня у Муравьёва. Говорил мне о новом проекте министра внутренних дел по изданию Положения о крестьянах. Нам проект этого положения прислан (в Комитет министров) с целью дальнейшего направления его в особые комитеты, но нашего заключения не запрашивалось. По мнению Муравьёва, новый закон имеет целью окончательно закрепостить крестьян, окончательно отделить и уединить их от прочих сословий. Их хотят низринуть в бездну. У них будут свои власти, свой суд, свои законы. Составлял Стишинский с двумя незначительными личностями. Составляли чиновники, не знающие Россию. При отдаче проекта на суд общества поднялся бы крик негодования. Затем Муравьёв выразил мнение, что так далее дела идти не могут; что государь или признает полезным и необходимым вернуться к установленному в законе порядку и продолжать управлять Россиею при помощи высших правительственных учреждений, или если государь пожелает покоя и сложения с себя ответственности, то надо будет перейти к конституции. Управлять же Россиею при помощи Беловых, Хлоповых, Мещерских и Безобразовых государь сам скоро увидит невозможность. [193]
Сейчас светлейшая Мария Михайловна Голицына говорила мне о делах в Скерневицах. Болезнь государыни очень мучительна, теперь прокололи барабанную перепонку, гноя идёт очень много. Доктора говорят, что угнетённое положение, в котором находится государыня, вследствие смерти принцессы Гессенскои, препятствует быстрому благоприятному ходу болезни.
Государыню тревожат: а) смерть принцессы, б) разлука с детьми, в) сознание, что она удерживает государя в Скерневицах, когда ему надлежит быть в Петербурге. Не знает, когда царская семья возвратится в Петербург.
Министр Муравьёв, рассказывая мне об отречении Кирилла Владимировича от наследования русского престола, прибавил, что, пока жива Мария Павловна, Владимировичи не могут рассчитывать попасть на русский престол и что у него есть «документы».
24 ноября
Сегодня сидел (перед докладом завтра у государя) у Ламздорфа. Очень всё ещё встревожен. Признаёт, что наше положение в Европе пошатнулось. Придаёт особое значение тому, что ведение дипломатических переговоров по Дальнему Востоку поручено наместнику. Представители всех держав в недоумении, к кому обращаться. Отказываются иметь при наместнике аккредитованных лиц. Говорил мне, что китайское соглашение не подвигается вперёд. Ныне китайское правительство через посланника в Петербурге жалуется на действия наместника, который вновь занял Мукден нашими войсками по ничтожному поводу. Японские переговоры идут неуспешно. По-видимому, Алексеев затягивал их преднамеренно, чтобы выиграть время для приготовления к войне. На проект японцев о соглашении с нами мы долго не давали ответа. Лишь по настойчивым требованиям японского правительства государь приказал отправить наш контрпроект, [194] который теперь и рассматривается. Успеха Ламздорф не ожидает. Алексеев ставит требования японцам, как будто они побеждены уже. В переговорах надо допускать гибкость. Мнения Алексеева на совещаниях в Порт-Артуре забыты. Когда я входил к Ламздорфу, от него вышел корейский посланник и его переводчик. Ламздорф сообщил мне, что посланник явился по поручению корейского императора узнать: что же мы хотим, как должны держать себя корейцы, могут ли они рассчитывать на нашу помощь, если будут сопротивляться японцам; они хвалятся, что готовы при нашей поддержке выгнать их. Я усомнился в искренности этих заявлений и сделал предположение, что японцам они то же самое говорят по нашему адресу.
Но, по мнению Ламздорфа, идти так неопределённо, как мы идём, так нельзя, что пускай ему скажут: надо присоединить всю Маньчжурию или часть её, и он это сделает. Поводов достаточно. Когда он указывал государю, что Алексеев вновь занимает некоторые пункты в Маньчжурии, государь ответил, что он всегда был того мнения, что Маньчжурии не следует очищать. На замечание Ламздорфа, что ещё недавно он выражал иное мнение, государь ответил: он тогда ещё не был наместником.
26 ноября
Вчера государь принял меня первый раз по возвращении в Царское Село. Был очень ласков. Расспрашивал, как провёл время отпуска. Говорил о своих занятиях, о вопросах, кои его интересовали. Говорил, что государыня стала поправляться, что со вчерашнего дня, температура несколько упала. Очень милостиво согласился на мои представления к наградам вне правил и вне очереди своих ближайших помощников.
О делах Дальнего Востока не говорил.
Доклад длился 1½ часа.
Ранее говорил с ген.-адъютантом Гессе. Он снова вспомнил своё мнение, высказанное государю о том, что нам надо отдать Квантун обратно, и как государь ответил ему: «Вы не один этого мнения, и Куропаткин так же думает». [195] Затем Гессе сказал мне интересную новость: адм. Алексеев по приезде в Петербург две недели был тоже того мнения, что надо Квантун с Порт-Артуром отдать обратно. Но потом это мнение переменил.
Возвратившись в Петербург, поехал в Комитет министров, где рассматривалось дело о передаче в особые губернские комитеты проекта законоположений об устройстве крестьян. Законы разработаны в Министерстве внутренних дел как бы на основаниях закона 19 января 1861 г., но в сущности крестьян хотят отделить стеною от других сословий и под предлогом охраны их ещё раз закрепостить. Такое впечатление производит новый закон при первоначальном его просмотре. Надо соблюсти большую осторожность. Я отказался ныне же решить вопрос об учреждении губернского комитета для рассмотрения сего закона в Донской области.
Позабыл написать, что граф Ламздорф говорил мне о провале лесного предприятия на р. Ялу. Безобразов, обещавший нам в заседании в Порт-Артуре в этом году 5 млн. и в будущем 10 млн. барышей казны, в действительности нагрузил лесом только одно из зафрахтованных им судов. На второе судно леса не хватило и лес купили американский.
27 ноября
Вчера на георгиев(ском) празднике рядом с государем сидел Рооп, а рядом с Роопом — я. После обеда ко мне подошёл Рооп и сказал, что во время обеда государь говорил с ним о маньчжурских делах и он, Рооп, высказал государю своё мнение, что России нужна Маньчжурия только по магистраль железной дороги, но отнюдь не южная её часть. На это государь ответил, что такое же мнение и военного министра.
Гессе тогда же говорил мне о «гипнозе» Безобразовым государя с добавлением, что очарование, вероятно, проходит.
Барон Фредерикс говорил с негодованием, как зазнались Безобразов и Абаза, но теперь, кажется, дела их пошли на [196] убыль: Безобразов сказался больным, Абаза в клубе, в присутствии нескольких лиц и Фредерикса, с ожесточением заявил: «Что же это: разве у нас две России?» Оказалось, он недоволен тем, что переговоры по делам Дальнего Востока велись Алексеевым прямо в Дармштадте, а не через них (Абазу с Безобразовым). Он, оказывается, смешивает Россию с собою и Безобразовым! Фредерикс прибавил, что дальше этого нахальства идти нельзя.
Фредерикс рассказал мне, что в бытность в Дармштадте он дешифрировал депеши, получаемые от Алексеева, в то время, как там находился и Ламздорф. Государь первоначально не посвящал Ламздорфа в эти переговоры, но потом, по совету Фредерикса, стал посвящать и через Ламздорфа послал Алексееву цука за излишне воинственный пыл, что государь несколько раз говорил, что он войны не хочет и не допустит.
К Ламздорфу стал относиться хорошо. Ко мне тоже. Но вопрос о командовании Киевским военным округом продолжает считать открытым.
Когда умерла маленькая принцесса, государь был огорчён только потому, что государыня была неутешна. Он страдал её горем. Когда состоялось решение ехать на похороны в Дармштадт, Фредерикс отговаривал государя, указывая на серьёзность минуты ввиду осложнений на Западе. Но государь говорил, что ему всё равно, как будут судить его поступок другие. Он знает, что многие в его поступках находят только дурное. Он считает себя обязанным слушаться только голоса совести, а совесть ему подсказывает о необходимости не оставлять государыни во дни её неутешного горя. Фредерикс прибавляет, что государыня, действительно, обнаруживала столько сердечности, что никто этого не мог ранее предполагать. Когда государыня заболела, Фредерикс сказал государю, что сам бог помогает, дабы государь поездкою в Дармштадт не сделал ложного шага. Болезнь была очень мучительна. Государыня сильно страдала. Первые три дня государь находился в Скерневицах, но потом, по совету Фредерикса, стал ездить на охоту, уезжая рано утром и возвращаясь [197] к вечеру. Государыня была совершенно одна, ибо даже приход в её комнату фрейлины её раздражал.
Сегодня утром послал государю свою записку по маньчжурскому вопросу об обмене у Китая Северной Маньчжурии на Квантун и южную ветвь железной дороги.
27/XI 1903.
Приложение к № 18
Рукой Куропаткина написано: «Это заключение взято из написанной мной и представленной государю записки по маньчжурскому вопросу. Была отправлена в Дармштадт в десятых числах октября.
28/X 1903. Куропаткин».
Заключение
28 октября
Присоединение только Северной Маньчжурии даст нам следующие главные выгоды:
а) Мы получаем возможность приостановить заселение китайцами свободных земель.
б) Взяв в своё распоряжение все свободные земли, мы можем направить в Северную Маньчжурию переселение русских людей.
в) Мы получим местности, важные в военном отношении, по производству зерна и возможному развитию коневодства и скотоводства.
г) Мы получим местности с большими лесными и минеральными богатствами.
д) Мы получим государственную границу на 1300 вёрст более короткую, чем ныне.
е) Включение всего бассейна реки Амура в наши владения обеспечит прочно деятельность русского населения трёх существующих областей.
ж) Оборона новой границы значительно облегчится, и этим прочно обеспечится положение Приамурского края.
з) За рекою Сунгари мы найдём отличную позицию как [198] для обороны, так и прочную базу для перехода в наступление.
и) Новая граница, не прикасаясь с Кореей, не вызовет осложнений с Япониею.
к) Так как в Северной Маньчжурии ещё не создалось прочных экономических интересов с другими державами, то присоединение Северной Маньчжурии к России может и не вызвать разрыва ни с одной из заинтересованных держав.
К невыгодам присоединения Северной Маньчжурии относится то, что, присоединяя эту страну, мы создадим опасность ещё более быстрого, чем ныне, проникновения жёлтолицых в Приамурский край.
Присоединяя Северную Маньчжурию, мы должны готовиться к энергичному протесту Китая и даже разрыву с ним.
Присоединение, кроме Северной, ещё и Южной Маньчжурии даст нам следующие выгоды:
а) Мы связываем Квантунскую область с прочими областями России.
б) Мы получаем возможность эксплуатировать естественные богатства Южной Маньчжурии (лесные и горные).
Но невыгоды этого присоединения, сравнительно с присоединением только Северной Маньчжурии, следующие:
а) Мы удлиняем государственную границу на 1800 вёрст.
б) Оборона этой границы будет весьма затруднительна.
в) Опасность для Приамурского края сделаться китайским по преобладающему населению весьма возрастет.
Присоединение Южной Маньчжурии приведёт к необходимости занять важные пункты вне линии железной дороги {24} и вызовет значительные расходы на усиление войск, прокладку дорог, устройство укреплений.
г) Присоединение Южной Маньчжурии со священным Мукденом отзовётся тяжким образом на наших отношениях с Китаем.
д) Придя в соприкосновение с корейской границей, мы вынуждены будем вступить в соперничество с Японией из-за [199] Кореи, которое может окончиться войной. Устье Ялу прежде всего будет служить яблоком раздора между нами и японцами.
е) Присоединение Южной Маньчжурии может нарушить наше согласие с европейскими державами, Америкою и проч., из-за Инкоу, устья Ялу, Мукдена и других пунктов.
ж) Активная оборона этой границы будет весьма затруднена и может привести к войне с европейскими державами.
з) В результате, занимая Южную Маньчжурию, мы должны непрерывно увеличивать на Дальнем Востоке свои силы и средства и жить в состоянии вооружённого мира, как и на Западе.
и) Занятие только Северной Маньчжурии может обойтись и без войны с Китаем и Японией. Занимая Южную Маньчжурию, мы должны готовиться к войне с Японией из-за Кореи, с Китаем — из-за Мукдена.
Сравнение выгод и невыгод занятия нами Южной Маньчжурии не может не привести к выводу, что нам в настоящий исторический период необходимо ограничиться только присоединением к России Северной Маньчжурии.