ДНЕВНИК А. Н. КУРОПАТКИНА
С 14 февраля по 25 марта 1904 г. {27}
14 февраля 1904 г. Торопец
Приехал сегодня в Торопец проститься с матушкой...
Перед отъездом обменялся с ген.-адм. Алексеевым важными депешами. Более двух недель тому назад, тревожась уводом с Квантуна 3-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады, я телеграфировал Алексееву, не признает ли он необходимым, ввиду вероятной отчаянной попытки японцев взять Дальний, направить на Квантун 9-ю стрелковую бригаду, где она могла бы закончить своё формирование. Алексеев ответил, что он ещё не видит необходимости изменять высочайше утверждённый план сосредоточения. Неделю тому назад я снова (по получении депеши Линевича, которая раскрыла мне полную разброску привозимых в Южную Маньчжурию войск) телеграфировал Алексееву, что наиболее важными задачами в настоящее время признаю: 1) увеличение обороноспособности Порт-Артура и 2) принятие энергичных мер, чтобы наши «вынужденно» разбросанные части не потерпели поражения по частям.
Алексеев просил меня высказаться определённее. В четверг перед отъездом (12 февраля) я телеграфировал ему в общем следующее:
1. Что при конструктивной неготовности ещё сухопутной обороны Порт-Артура гарнизон в 12 батальонов стрелков очень недостаточен. Что необходимо отправить на Квантун [234] хотя ещё два полка, дабы мы могли отстаивать Цзиньчжоуский перешеек 8—10 батальонами или Дальний 8 батальонами. При неудаче эти 10 батальонов должны отступить в Порт-Артур и усилить его гарнизон. Что японцы с 4—6 дивизиями могут задаться целью овладеть Порт-Артуром ускоренною осадою и штурмом, и если им это удастся, то, прочно укрепившись на перешейке и в Порт-Артуре, а также прочно заняв Корею, они будут ждать перехода нашего в наступление, даже не задаваясь целью теснить нас в Южной Маньчжурии.
2. Что надо готовиться к прорыву японцами нашего расположения и прорыву железной дороги. Что в этом случае надо не подставить свои разбросанные части по частям под удары превосходных сил противника. Что наши молодецкие части рвутся сцепиться с японцами, и чем более проявят геройства отдельные части, атакованные превосходными силами и обходимые с флангов, тем большего поражения этих частей придётся ожидать.
3. Что недостаточно прочное обеспечение Порт-Артура может вынудить командующего армией для выручки этого пункта перейти в наступление ещё недостаточно сосредоточенными силами.
4. Что удаление бригады пехоты на два перехода от главных сил у нас признаётся тревожным, если войска этой бригады ввяжутся в упорный бой с превосходным в силах противником. (Упорно будут защищать позиции с фронта и в это время обходом могут быть поставлены в критическое положение). Что движение полка в два батальона вперед от главных сил на полперехода уже опасно, если не твёрдо требовать отступления перед превосходными силами. Что наши отдельные полки выдвинуты отдельно на несколько переходов. Что на них надо смотреть только как на репли для конницы и упорного боя ими не допускать.
5. Что наши слабые силы, составляющие только дивизию пехоты и дивизию конницы, разбросаны по району, имеющему по фронту (вдоль железной дороги от Мукдена до Сеньючена) 200 вёрст и в глубину (от железной дороги к Ялу и далее в Корее к Анчжу) 300 вёрст. [235]
6. Что при сборе главных сил у Ляояна и Мукдена наши авангарды можно выдвинуть с опасностью к Хайчену и ещё с большей опасностью к Фынхуанчену. Что выдвижение одной бригады к р. Ялу за 200 вёрст опасно; что выдвинутый туда корпус войск при осторожном действии действительно может задержать переправу противника на Нижнем Ялу. (Но не должен допустить быть разбитым).
7. Что выдвинутое вперёд положение ген.-майора Мищенко с несколькими сотнями казаков и батареею (в Корее к Анчжу) опасно. Что японская конница сидит на более крупных и с более быстрыми аллюрами конях, чем наши казаки. Поэтому при встрече с весьма превосходными силами нашим казакам будет трудно отступить. Что вообще надо беречь нашу конницу, иначе нам не удастся воспользоваться её превосходством в числе над конницею противника.
8. Что требуется иметь на случай отступления, дабы задержать превосходные силы противника, укрепленные позиции у Ляояна, Мукдена и особенно в Телинском дефиле.
Эту же депешу повторил и Линевичу.
Уже послав эту депешу, получил депешу Алексеева, в которой он высказывает свои общие предположения о действиях противника. Прежде всего, он свидетельствует, что сосредоточение идёт успешно (чего я не нахожу). Затем, по его мнению, японцы уже высадили в Корею армию в 4 дивизии и этой армией к середине марта могут подойти к Ялу. Затем, по мнению Алексеева, вторая армия того же числа дивизий тоже, вероятно, высадится в Корее. Что касается третьей армии 4—5 дивизий, то Алексеев допускает, что через две недели, когда отойдёт от берегов лёд, японцы отважатся сделать высадку этой армии (подобно 1895 г.) где-либо на Квантуне. В депеше этой Алексеевым признаётся, что японский флот получил перевес на море.
Пока сосредоточение спутывает наши подразделения войск на корпуса... Весьма, однако, выгодно, что две бригады 31-й и 35-й пехотных дивизий, в изменение первоначального предположения, собраны в Харбине, где и будут укомплектовываться... [236]
Несмотря на всю разбросанность, наше расположение может быть усилено и исправлено, если нам дадут 6 недель времени. При угнетённом положении нашего флота японцы могут и не дать нам этого срока. Тогда придётся трудно, и, быть может, мы вынуждены будем отступить из Южной Маньчжурии.
Появились какие-то тревожные слухи о шайках в Монголии. Алексеев доносит, что в двух северных провинциях Маньчжурии спокойно, но что в Южной Маньчжурии начинается брожение, поддерживаемое китайскими властями.
Всю эту неделю представлялся высочайшим особам по случаю моего назначения командующим Маньчжурской армией. Государь был чрезвычайно ласков. Утвердил мои разные предположения. Оставил у себя записку, в которой я ещё до моего назначения высказывал несколько мыслей о том, что мы должны преследовать как цели в предстоящей борьбе с Японией (копию с этой записки я дал ген.-лейт. Жилинскому по его просьбе).
Государыня Александра Фёдоровна очень горячо говорила мне о необходимости согласно действовать с Алексеевым. Кажется, она не сознаёт, что Алексеев ничего не понимает в сухопутной войне.
Мария Федоровна приняла меня очень тепло. Приказала явиться перед отъездом ещё раз. Ужасалась всему случившемуся. Спрашивала, как могла произойти война, когда государь хотел мира. Я просил государыню [разрешить] ответить с полной откровенностью; государыня просила этого. Тогда я сказал, что война была предрешена в тот день и час, когда Безобразов вышел из кабинета государя статс-секретарём и с портретом государя. Тогда государь решил, что его министры не тот избрали путь, который приведёт к миру, что подписанное им заключение совещания, кажется, 26 марта, по которому мы очищали Южную Маньчжурию, уходили с р. Ялу и предоставляли иностранцам права, ими ранее приобретённые, — ошибка; что такое решение, знаменуя нашу слабость, приведёт к войне. Напротив, средства, [237] предложенные Безобразовым, Вогаком, Абазою, всею шайкою (так я их и назвал) приведут к миру. Средства эти заключались в том, чтобы всюду увидеть наши интересы, даже там, где их нет, не очищать Маньчжурии, начать ещё более шуметь в Корее, продвинуть наши войска к Ялу, вновь занять Инкоу, вновь занять Мукден, перестать уважать права других держав в Южной Маньчжурии. Надеялись этими мерами внушить всем спасительный страх. Хотели обнаружить силу. В действительности, при полной неопределенности своих планов на Маньчжурию, мы дали японцам полное право думать, что мы хотим наложить руку и на Корею. Как я и доносил из Токио, такие действия не могли быть иначе поняты Япониею, — и в результате произошла война. Государыня слушала внимательно и тоже с сокрушением высказывалась о вреде безобразовской шайки.
15 февраля
Великий князь Алексей Александрович говорил мне, что война стала неизбежна давно. Что мы на Дальнем Востоке будем сводить счёты огромной исторической важности. Что начинается расовая борьба. И он, однако, выразил сожаление, что борьба эта начинается ранее, чем мы к ней приготовились. Говорил, что это он постарался вместе с другими, чтобы государь назначил меня. Очень тепло простился. О моряках не говорил.
Великий князь Александр Михайлович накануне сидел у меня два часа и знакомился с положением дел на Дальнем Востоке. Говорил, что не надо останавливаться над жертвами, чтобы выйти победителем из борьбы флотов. Очень горевал, что мы наделали столько промахов. Говорил, что они вели морскую игру за Алексеева и японцев и каждый раз принимали, что японцы нападут на нас изменнически. Уроки этой игры не послужили в пользу. Бранил Старка.
Когда я был у него, пришла и Ксения Александровна. Очень радушно предложила чаю; пришла в домашнем капоте. Александр Михайлович подробно рассказывал о повреждениях судов в Порт-Артуре после минной атаки. У «Цесаревича» пробоина 18 футов длины и 14 футов высоты. Послали [238] 200 опытных рабочих с Балтийского завода. Починят, но требуется время. Согласился со мной, что цензовый закон невыгоден для нашего флота. Что механики являются носителями традиций судов, ибо весь состав офицеров, не исключая и командира, быстро меняется. Говорил про эскадру Рожественского. Недоволен Алексеевым.
Великий князь Михаил Александрович встретил тепло. Расспрашивал про японскую армию, особенно конский состав. Сказал, что он не знал, что их кони в коннице по некоторым статьям, — рост, аллюры, — выше наших казачьих. Желал успеха. Как и государыня Мария Федоровна, говорил, что они все очень обрадовались, когда государь назначил меня командующим армией.
Великий князь Николай Николаевич обещал деятельно защищать меня, когда начнётся разочарование от моего назначения, когда все увидят, что победы ещё нет, а поражения продолжаются. Твёрдо поддерживал меня в мнении, что войну надо вести без оглядки на средства и жертвы. Мы должны одержать самый полный успех.
Великий князь Владимир Александрович встретил меня очень взволнованный. Вся эта история его глубоко огорчает. Говорил мне, что я должен возвратиться победителем или вовсе не возвращаться. Я ответил, что не хочу подражать Дюкро перед вылазкою из Парижа, но сделаю всё, что в моих силах, не жалея себя. Князь простился со мной со слезами на глазах, очень растроганный. Он был против моего назначения, ибо считал, что моё присутствие в Петербурге необходимее, чем на Дальнем Востоке.
Мария Павловна тоже встретила и проводила меня со слезами. Ни великий князь, ни княгиня ни словом не обмолвились о том, что их два сына будут на войне. Особенно Борис меня тревожит. Как бы он не стал кутить и давать дурной пример окружающим.
Великий князь Константин и Елизавета Маврикиевна встретили очень дружески. Князь благословил иконою для штаба армии. Много говорил о силах и средствах наших и японских. [239]
Ольга Александровна и Пётр Ольденбургский меня растрогали. Я дожидался приезда великой княгини с полчаса, в течение которых молодой Ольденбургский говорил мне о той общей радости в царской семье, которая явилась, когда узнали о моём назначении. Ольга Александровна, прекрасная в своей чистоте, с заплаканными глазами, говорила мне, как она и брат Миша были рады, что меня назначили. Что она обняла государя, когда услышала об этом, что моё назначение приветствуется всеми радостно, как залог успеха, что они все будут молиться за меня. Отпуская меня, она сконфуженно, с глазами, полными слёз, передала мне небольшой образок Спасителя с надписью на обороте: «Спаси и охрани». Я был тоже тронут и решил из всех поднесенных мне образков надеть и носить образок, полученный от Ольги Александровны, ибо верю, что нет более чистого существа, чем она, нет более чистой молитвы...
Евгения Максимилиановна говорила о Красном Кресте. Я ей посоветовал две вещи: 1) посылать табак здоровым нижним чинам и 2) послать несколько ассенизационных отрядов для борьбы заблаговременно с эпидемическими болезнями. Внесёт в комитет.
Вечером в четверг, перед отъездом домой, государь прислал мне тёплый рескрипт за 6-летнее министерство и знаки алмазные Александра Невского. В рескрипте он просит божией помощи для успешного выполнения «самоотверженно» принятого мною на себя подвига. Тут разумеется, что я сам вызвался подчиниться Алексееву, дабы не ставить государя в тяжкое положение: сменять Алексеева в такие трудные минуты и этим гласно признать свою ошибку.
Государь поручал мне передать свой царский привет и благословение войскам.
В Торопце власти и население принимали меня тепло. Помолился в соборе Корсунской Божией Матери у всенощной и сегодня у обедни. Отслужили напутственный молебен. Ректор духовного училища и настоятель корсунского собора протоиерей отец Владимир (Щукин) сказали речи. Речь отца Владимира вызвала слёзы у присутствующих. [240]
Граждане через голову Шерапова поднесли мне икону, копию с Корсунской Божией Матери. Приложился к чудотворной иконе. Она спасала Торопец от татар и литовцев. Икону пронесли надо мной.
19 февраля
Возвращение в Петербург было сопровождаемо народными манифестациями на станциях. Выходили жители окрестных деревень, представители всех сословий. Приносили хлеб-соль, благословляли иконами; пожарные, ученики стояли, выстроившись; говорили речи, пели «Боже царя храни», кричали «ура». Многие благословляли меня при отходе поезда и плакали...
Отношу все это, конечно, не к себе, а к идейному началу. Масса находит успокоение, утешает себя надеждами, наделив своего временного кумира качествами, которыми он даже и не обладает. В словах, отовсюду слышащихся: «Куропаткина назначили, Куропаткин победит», надо различать скрытый страх перед поражением и подбадривание себя...
Но сила в общем голосе большая. Доверие массы облегчает двигать её на подвиги. Не надо только распускаться и относить к себе лично то, что принадлежит массе. Надо понимать психологию массы и уметь поддержать доверие к себе.
Государь 17 февраля дал мне свой большой фотографический портрет с надписью: «Алексею Николаевичу Куропаткину 1898—1904 года. Николай». Говорил мне много очень лестных слов. Очень, очень тепло относится.
20 февраля
Сегодня похоронили Петра Семёновича Ванновского. Крупный и сильный был человек. С удивительной настойчивостью проводил в жизнь свои взгляды. Для армии сделал очень много. С такими сотрудниками, как Обручев и Лобко, Ванновский свершил за своё министерство огромный труд. Для меня лично П. С. Ванновский с 1864 г. сделал очень много. Поступил к нему юнкером в Павловское военное училище летом 1864 г. и до сих пор помню впечатление, произведённое [241] на нас серьёзной, деловой речью Петра Семеновича, смысл которой заключался в том, что мы уже не дети. Очень многим обязан той школе, которую нам дал Пётр Семёнович. Мы вышли хорошо подготовленными как в научном, так и в строевом отношении офицерами. Явившись в Туркестан осенью 1866 г., я и мои товарищи по училищу Каньшин, Губин (убит под Самаркандом в 1868 г.) удивляли всех знанием Устава гарнизонной службы. Ходили смотреть на смену караулов, производимую нами по всем правилам. Я лично писал Петру Семёновичу об убитых офицерах нашего батальона: Кантице {28}, Губине. Пётр Семёнович служил торжественные панихиды, собирал корпус в сборное зало, читал вслух моё письмо. Позже встречал Петра Семёновича в Киеве и на войне 1877—1878 гг. Особенно приблизил он меня к себе с 1882 г., когда я прибыл в Главный штаб молодым генерал-майором с двумя Георгиевскими крестами. 8 лет службы в Главном штабе я пользовался особым расположением Петра Семёновича. Он же содействовал назначению меня начальником Закаспийского края и 8 лет управления краем поддерживал меня. Наконец, уходя с поста военного министра, Пётр Семёнович назвал государю меня кандидатом на пост военного министра вместе с генералами Обручевым и Лобко. Интересно, что за несколько дней до смерти, когда я был у Петра Семёновича и говорил ему о затруднении государя в выборе мне преемника, Пётр Семёнович с живостью и серьёзно произнёс: «Скажите государю, чтобы он взял меня в военные министры на время вашего отсутствия».
Я передал эти слова государю через несколько часов, как получена была печальная весть об его смерти. Государь сказал: «Очень был бы доволен взять его в министры в это трудное время».
22 февраля
Сегодня пришло известие, что японцы подходили к Владивостоку и обстреливали его. [242]
25 февраля
Сидел долго у Победоносцева. Он очень недоволен ходом дел. Говорил, что государь его уже не слушает 9 лет. Что даже в Японии есть совет стариков, а у нас советчики часто уличные негодяи: Безобразов, Абаза и другие. Бранил Мещерского. Всё ломают, ничего не строят. Сломали старую школу, не создали новой.
Сидел у меня С. Ю. Витте. Очень много высказал добрых пожеланий. Говорил, что от меня будет зависеть привести Алексеева к молчанию, если он будет мешать мне. Что Алексееву при возвращении придётся объехать Петербург, иначе его освищут.
Сегодня прощался с государем и имел у него последний доклад по маньчжурским делам в течение двух часов.
Государь император приказал:
1. От имени государя передать ген. Сухотину распоряжение усилить охрану Сибирской железной дороги.
2. Представить Его Величеству копию с представленной мною государю записки.
3. Всем войскам передать царский привет и благословение. Заранее передать им царскую благодарность.
4. Государь император разрешил писать ему и отсылать с фельдъегерями. «Их будет немало для сего, — прибавил государь, — и я могу писать вам».
5. Его Величество обещал, если возникнет со стороны наместника то или другое нарекание на меня, ранее решения затребовать моё объяснение.
6. Государь император приказал передать ген.-адм. Алексееву своё желание, чтобы третьи батальоны были скорее втиснуты в свои полки.
7. Приказал передать письмо ген.-адм. Алексееву.
8. Государь подписал мне рескрипт, в котором указано, что государь доверяет мне пользование в полной мере правами, предоставленными положением об управлении войск в военное время командующему армиею. Что в направлении военных действий я действую самостоятельно, руководствуясь общими указаниями наместника. [243]
9. Государь приказал мне жить с наместником дружно и хорошо.
Государь много расспрашивал о моих предположениях, о действиях японцев. Ему начало приходить в голову, не пожелают ли они остаться только в Корее и заставить нас выбивать их оттуда. Я снова ответил, что всё зависит от степени их уважения к нашему флоту. Если они отнесутся к нему с презрением, то могут решиться даже на высадку в Дальнем или Талиенване. Тогда, заняв сильно перешеек, они 4 дивизиями обрушатся на Порт-Артур и постараются овладеть им. Указал, что при растянутости линии, массе мёртвых пространств, недостаточности гарнизона — это возможно. Высказал государю о возможности, загородив Корейский пролив, произвести высадку близ Владивостока, где мы их не ждём. Высказал, что нам выгоднее, чтобы они вошли в Маньчжурию.
Государь говорил мне, что он пишет Алексееву о необходимости дать мне самостоятельность. Указывает на статьи «положения». Указывает, что высокий разум Алексеева должен подсказать ему правильный способ для действий. Хочет, чтобы мы совсем разбили японцев и заключили мир без вмешательства других держав.
Государь не одобрял, что моряки любят мешаться в непосредственное командование сухопутными войсками.
Государь не видит особой надобности до разрыва связи с Маньчжурией давать адм. Макарову права командующего армией над сухопутными войсками, расположенными на Квантуне.
Я говорил государю о том, что он слишком щедро дал Георгиевские кресты за подвиг «Варяга». Государь долго спорил, но потом и сам признал это. Я сказал государю: «Ваше Величество, ведь Вам никто об этом правды не скажет. Говорил ее смело для пользы дела один неисправимый солдат Куропаткин». Государь ответил: «Правда, Алексей Николаевич, никто мне так правду не говорит, как вы».
Затем неожиданно мне государь, давая самые лучшие пожелания, сказал: «Я вовсе не ревнив к славе. Если бы я был ревнив к чьей-нибудь славе, то не послал бы теперь вас [244] командовать армиею. Вы уже имеете славу свою и на вас легла тень, — нет, не тень, а свет славы Скобелева, и вы едете увеличивать эту славу. Верьте, что я встречу вас покрытого славою с радостью».
«Вас провожают, — говорил далее государь, — молитвы всего народа и всей моей семьи. Они помогут вам. Трудно верить, как мои рады вашему назначению, как верят вам...»
Я обещал не пожалеть сил, чтобы оправдать высокое ко мне доверие. Просил терпения. Просил спокойно отнестись даже тогда, когда начнут получаться вести о неудаче.
Государь поцеловал меня несколько раз. Несколько раз подходил, вернее, возвращался, жал руку и целовал. Со своей стороны я просил его перекрестить меня и поцеловал ему руку. Прощание было трогательное.
Сегодня же я представлялся двум государыням. Приняли чрезвычайно ласково. Дали по образку. Особенно ласково провожала Мария Фёдоровна. Я без счёта целовал у неё то одну, то другую руку и был крепко тронут. Обе государыни благословили меня. Александра Фёдоровна дала свой прекрасный портрет.
Сегодня же завтракал и прощался с семьёй князей Юсуповых. Простились тепло. У чудной хозяйки были слёзы на глазах. Она благословила меня маленьким образком со звёздочкой Иверской Божией Матери. Просила носить. Я тоже был растроган. Крепко люблю Зинаиду Николаевну, как чудного человека. В её присутствии я чувствую себя радостнее, и кругом всё становится светлее, но чувство вполне, вполне платоническое...
28 февраля
Объехал великих князей. Попрощался с милой графиней Карловой. Простились родственно. Милая, просвещённая семья. Детки крепко меня целовали.
2 марта (на ходу поезда)
29 февраля провёл в Москве. С утра поехал в Сергиевскую обитель. Отслужил краткую обедню. Приложился к мощам преподобного Сергия, благословлявшего Александра [245] Невского {29} на борьбу с татарами. В армию на время войны мне дали святую икону, которая видела Петра, была в войне со шведами с Шереметевым, была ранее с царём Алексеем Михайловичем под Смоленском против Литвы, была в Севастополе в 1855 г.; была в армии в 1877—1878 гг. Просил прислать особого иеромонаха, который состоял бы при этой иконе. Поднесли иконы. Общество хоругвеносцев поднесло хоругвь.
В два часа был у Сергея Александровича. Выстроились в зале все старшие чины. Поднесли мне нагрудный образок Св. Георгия Победоносца. Сказал небольшую речь.
Около трёх часов пополудни и вместе с Сергеем Александровичем поехал в Дворянское собрание. Было наполнено представителями Москвы. Митрополит пред чудотворною иконою Иверской Божией Матери служил молебен и сказал прекрасное слово. Затем представлялись и подносили образа город, земство, крестьяне (несколько волостных), старообрядцы, и затем от лица дворян князь Трубецкой прочёл хорошую речь и передал мне стяг: работа Васнецова, вышивка — дам.
Я сказал громко речь, приготовленную мной по пути в Сергиеву пустынь. Многие плакали. Впечатление в общем получилось очень сильное. Я тоже с трудом удерживал подступавшие к глазам слёзы.
На улице массы народа кричали «ура». Поехал к Великому князю Сергею Александровичу. Был принят им и Елизаветою Фёдоровною с тёплым чувством. Говорили серьёзно и сердечно. Елизавета Фёдоровна с глазами, полными слёз, благословила меня образком, перекрестила рукой, поцеловала в лоб. Я крепко поцеловал её руки и сказал, что молитва её за нас будет чиста.
В речи своей в собрании нарочно подчеркнул, что такие проводы отношу не к себе, а ко всему воинству, выставленному царём для борьбы с врагом, что о том, как провожала меня Москва, доложу наместнику и передам в армию.
От великого князя заехал поклониться ещё раз Иверской [246] Божией Матери, заехал к старому инвалиду, искренно меня любящему графу Шувалову и затем на поезд. На вокзале ещё принял несколько депутаций. Провёл с женою и сыном два-три часа. Обедали в поезде. Пригласил к обеду москвичей: князя Мещерского, князя Голицына (голову), Кристи (губернатора), Трепова (полицию) и военных: Малахова, Бильдерлинга, Соболева. Обедали бодро. После обеда посидели у жены. Выпили шампанского (за обедом я не допускал). Пришёл старый приятель жены и мой по войне 1877—1878 гг. Глебов, сидел славный Трубецкой, пришёл Леон Голицын, шумный, но всегда патриотичный...
Перед отходом поезда перебрались в парадные комнаты, где я и простился со всеми провожавшими меня. Милая, сильная, умная жена моя не выдержала и заплакала. Сын был возбуждён, но не заплакал. Всё повторял: «Папа, ты к нам возвратишься, папа, ты к нам возвратишься...»
Брат жены, милый Александр Михайлович, расплакался более других. Перецеловался с друзьями своими и надёжными, преданными людьми: Левашёвым, Вернандером, Рудановским, Шевалье, с дамами — Левашёвой и баронессой Остен-Сакен.
По пути в вагоны на платформе плотно стояла тысячная толпа и кричала «ура»...
Вчерашний день на каждой остановке нас встречали толпы народа с образами, молитвою, пением «Боже Царя храни». Особенно трогательно, людно и беспорядочно было в Пензе. Едва удалось отделить массу публики от поезда.
Сегодня, в 7 часов утра, в Самаре очень тепло и людно встречали и провожали меня. Поднесли образ от города и от Оренбургского казачьего войска. Говорили речи.
От Самары, слава богу, пошли потише. Всё меня пугают слишком большие овации, слишком большие надежды. Всё кажется, что ранее надо заслужить это. На станциях хотя и стоит много народа, но можно гулять во время остановок, а то вчера гулять было нельзя.
На одной из станций ко мне на встречу пришёл 63-летний старик с солдатским Георгием, Львов, служивший в 4-й роте 1-го Туркестанского стрелкового батальона у меня. [247] Крест получил в Кокандском походе. Поцеловались, я дал ему 15 р. Старик заплакал.
Встретил и бегло осмотрел эшелон одной из батарей 7-го артиллерийского дивизиона, направляющийся в Порт-Артур... Все идут охотники.
3 марта
Вчера, в 12 часов ночи, была теплая встреча в Уфе. Встречал губернатор Соколовский, духовенство, дворянство, земство, масса народа, весь гарнизон. Поднесли иконы, губернаторша поднесла букет.
Сегодня особенно тёплые встречи были в Златоусте, где масса рабочих приветствовала шумно и сердечно. Иконы и служение молебна. Рабочие поднесли два ящика с 8 хорошими шашками для подарков отличившимся. Офицеры просятся в поход.
В Миассе священник сказал трогательное слово. Масса лиц плакала. Плакал и он сам. Одну из икон поднесли от Красного Креста дамы.
Особенно многолюдно и торжественно встречали в Челябинске... Вывели несколько десятков стариков оренбуржцев, значительною частью станичных атаманов. Многие георгиевские кавалеры, бывшие со мной в боях, некоторые кресты получили под моим начальством. Встреча была трогательная. Говорили речи, пожелания...
По пути осмотрел четыре воинских эшелона. В общем идут в большем порядке... Хорошо кормлены, тепло одеты, достаточно просторно размещены.
11 марта. Забайкальская область, на ходу поезда
Сегодня въезжаю в пределы Маньчжурии. Через всю Сибирь и Забайкалье едем монотонно, но без каких бы то ни было задержек. Природа томительно уныла. Всё покрыто снегом. В Забайкалье снега лежит мало. Население оседлых пунктов по пути встречало довольно тепло, но такого возбуждения и любопытства не было. Смотрели внимательно и серьёзно. Только женщины обнаруживали то же любопытство, что и в Европейской России. [248]
Сухотин встретил меня в Петропавловске и проводил до Омска. Наговорились вволю. Живой, энергичный человек. Очень убеждал меня быть лично осторожнее, чтобы не убили и не ранили. Характеризовал меня так: «Ты будешь осторожен в военных делах относительно употребления войск и не будешь осторожен относительно себя». Обещал этот дружеский совет принять к сведению.
Сибирь несёт тяжёлые жертвы и несёт безропотно. В четыре-три года вторая мобилизация. Кроме ста тысяч запасных, будут призваны четыре срока ратников ополчения на сформирование 24 дружин ополчения. Всё исполнят. 4-й Сибирский корпус готов к походу, но в офицерах ещё большой некомплект. Нижние чины — народ здоровый, крупный, мрачный несколько. В бою будут хороши.
Офицеры, особенно из запаса, не всюду хороши. Много прапорщиков запаса, в сущности малоподготовленных...
По дороге деятельность наладилась. Начальник дороги Павловский работает энергично. Предъявил и к нему требование, которое я ставил в Петербурге по усилению пути. Нашёл в нём полное сочувствие. В первую очередь он просит отпустить ему 6½ млн. р., и он число воинских поездов увеличит до 10; затем уже в этом году обещает увеличить до 12—14, если отпустят ему относительно небольшие средства и дадут заимообразно подвижной состав.
Военное движение до Байкала идёт в порядке и не обременяет дороги. Кажется, что воинские поезда встречаются реже, чем то следовало бы...
Довольствие войск по пути организовано хорошо. Тёплой одеждой снабжены обильно. Случаи продажи одежды были одиночные.
Сухотин возбудил вопрос, чтобы не выпускать из Сибирского военного округа 14 млн. пудов хлеба, закупленного на вывоз. Не нашёл поддержки у министров. Опасается, что может в сём году представиться необходимость подвозить хлеб для населения. Я сочувствую ему и высказал мнение, что до 6 млн. пудов надо бы купить как резерв хлеба для населения, которым могли бы и мы воспользоваться. [249]
Призыв всех запасных, а потом и ратников ополчения может, действительно, крепко обессилить работоспособность сибирского населения и повести к недороду.
Кутайсов, провожавший меня от Иркутска до Байкала, говорил совсем несуразно. По его словам, когда последовало высочайшее соизволение на разрешение для поднадзорных поступить в войска на войну, дабы загладить свой поступок, то все поднадзорные от этой милости отказались. Некоторые прислали невероятно дерзкие заявления, что если они и поступят в ряды армии, то только с одною целью: убить государя...
Кутайсов передал мне о возмущении политических в Якутске. Говорил, что в массе прокламаций выражается сочувствие японцам и приглашаются действовать против нас, что в Томске неспокойно.
На Байкале меня встретил князь Хилков. Осунулся, похудел, совершенно расстроил нервы. Очевидно, взял себе задачу не по своим физическим силам, но выполнил её с успехом: 65 паровозов (в разобранном виде) и 1600 вагонов удалось передать по рельсовому пути, установленному по льду, несмотря на массу трудностей и почти ежедневные трещины во льду. Некоторые части паровозов катились по рельсам, везомые несколькими лошадьми; котёл, остов ставились на две плаагформы, которые катились по рельсам тремя запряжками (парными) в санях. Вагоны катились по рельсам.
Передвижение нижних чинов тоже было организовано прочно. В день можно было посылать несколько эшелонов, но более четырёх, кажется, и не посылали. Этого пока хватает. На каждых четырёх человек наряжались сани, в которых везлись вещевые мешки, полушубки, если день теплый. В санях везлись все вещи солдат в сундучках, очень иногда больших, офицерское и ротное имущество, которое не уместилось на казённом обозе. Переход 44 версты. Шли бодро. Посредине пути устроен остановочный пункт. Дают обед. Кроме того, устроено две остановки, на которых дают чай. В Танхое остановочного пункта, к сожалению, не организовано. [250] Открыта Красным Крестом хорошая обширная чайная. Тут все солдаты ещё раз получают горячий чай.
Сомневаюсь, чтобы было особенно полезно на морозе тепло одетому (на озере Байкал) напиться горячего чаю и затем опять выходить на мороз. Пожалуй, простудных заболеваний прибавится, но пока не слышно.
Телеграфировал о необходимости обработать как военную дорогу тракт Иркутск — Култук, нужный нам, когда на озере Байкал будет распутица...
Станция Борзя
Проезжаем местностями малоснежными. Корм до сих пор хорош. Скот: верблюды, рогатый скот, табуны лошадей пасутся. Пастухи более буряты. Проеханные станицы имеют вид довольно зажиточных. На станциях много народа: казаки, калмыки, русские поселенцы. Обветренные, чёрные лица указывают на суровый климат. Но наружный вид весьма здоровый. На некоторых станциях видел значительные заготовки леса.
Меня встретили и проводили до Читы ген.-майор Парчевский, за атамана, и Ренненкампф, начальник льготной дивизии. Парчевский — живые глаза, но много в ужимках польского. Дела ещё хорошо не знает, но к работе способен. Ренненкампф совсем молодец, и если ему поможет бог, сделает немало хороших дел.
Парчевский говорил мне, что население, прельстившись высокими ценами, распродало свой хлеб и теперь не имеет хлеба на обсеменение полей. Ему надо 100 вагонов зерна. Очень неприятное дело...
Железная дорога охраной только обозначена: на 1200 вёрст поставлено 400 человек...
12 марта. Станция Фулярди
Проехали сутки по Маньчжурской дороге. Ехали благополучно. Охрана всюду организована надёжно. Меня провожают ген. Чичагов и полк. Хорват (начальник дороги). В числе охраны мне представились четыре-пять дружин из служащих. Стояли молодцами, с берданками, со значками. [251]
Через туннель прошли насквозь. Но тупик за туннелем ещё крут, и приходится пересоставлять поезд. Многие станции, как, например, Маньчжурия и Бухеду, сильно разрослись. Женское население уменьшилось, но ещё осталось.
Хорват и Чичагов жалуются на неопределённость организации власти. Они получают приказания от наместника, Линевича и от Волкова.
Хорват надеется, если ему дадут подвижной состав, скоро справиться с задачей, которую я поставил ещё в июне прошлого года: 7 пар воинских поездов на магистрали и 12 пар воинских поездов на южной ветви...
Всю дорогу от Москвы я собирал у себя для чтения по очереди: ген. Харкевича и Величко и полк. Данилова; все три профессора. Успели прочесть за 13 дней: 1) труд Харкевича из войны 1812 года «Барклай де Толли»; 2) записки Хрущова об обороне Севастополя, 3) Симанского «1896 г. Японо-китайская война».
Читали последнюю очень внимательно, с картами. Поучительны действия японского флота, действия десантные. Сухопутные действия тоже поучительны, но менее, ибо сопротивление китайцев было очень слабое. Тем не менее, видно умение начальствующих лиц определённо ставить задачи для действий и вести подготовку войск энергично, несмотря на снежные бураны, и приводить эти решения в исполнение.
К чтению приглашались: ген. Губер, полк. Кнорринг, полк. граф Бобринский, подполк. Сиверс. Днями мне читали ещё вслух доктор Дейкун и подполк. Сиверс роман Бильзе «В маленьком гарнизоне», наделавший столько шума в Германии.
Один я со вниманием прочёл и перечёл труд Хвостова «Южная Маньчжурия».
Завтра утром в Харбине, где проведу несколько часов, а послезавтра — в Мукдене у Алексеева.
14 марта. Мукден
Представлялся наместнику. Встретились дружественно. Кажется, дело наладится. Наместник мне повторил несколько [252] раз, что, сознавая полную невозможность командовать сухопутными войсками, он до войны и уже во время войны просил государя уволить его от должности наместника и заменить лицом, которое могло бы командовать армией. В привезённом мной письме от государя наместнику он прочёл, что государь сам вспоминает об отказе его от должности. В этом же письме государь уже писал и о том, что мир должен быть заключён без посредства какой-либо третьей державы.
Адм. Алексеев относительно действий флота говорил мне, что он дал указания, чтобы наши эскадры, Порт-Артурская и Владивостокская, приготовились бы до усиления их эскадрой Рожественского и не дали возможности японцам разбить их по частям до соединения всей флотилии вместе. Просит выслать в разобранном виде 10 миноносок в Порт-Артур. Полагает, что эскадра Рожественского из 6 эскадренных броненосцев, подкреплённая диверсией из Порт-Артура, может пробиться к Порт-Артуру. Обещал без моего ведома не трогать частей вверенной мне армии. Брать их на другие театры только по соглашению со мной.
Адм. Алексеев по политическим соображениям считает желательным не допускать японцев в Маньчжурию (восстанут китайцы). Поэтому он за усиление наших войск на Ялу. Без меня этого усиления не произвёл. Очень был рад, когда услышал, что и по моему мнению надо передвинуть на Ялу 6-ю бригаду (дивизию). Я высказал также мнение, что желательно отправить туда Линевича для объединения всех сил, на Ялу расположенных и расположенных в районах, соседних с ялинским.
Между прочим, я высказал адм. Алексееву мнение, что никакой беды не вижу во вторжении японцев в Маньчжурию и пресечении ими связи с Порт-Артуром. Они ослабят себя, уйдя от своей базы, а мы будем усиливать себя с каждым днём.
Адм. Алексеев думает, что японцы, сбившись в своих расчетах, утратили несколько свою самоуверенность.
Он же думает, что если мы нанесём им серьёзное поражение месяца через три и они запросят пардона, то государь [253] будет склонен пойти на мир, но Алексеев полагает, что надо настаивать, чтобы вычистить от японцев всю Корею и ранее не останавливаться.
Адм. Алексеев опасается высадки японцев на правом берегу Ляохе.
Алексеев согласился на предложенных мною Сахарова в начальники полевого штаба, Губера — в интенданты, Харкевича — в генерал-квартирмейстеры, Забелина — в начальники военных сообщений. Алексеев сам заявил мне, что по чрезмерной доброте ген. Волков не годится быть начальником тыла. Что для этой роли более всего подходит Надаров. С этим я охотно согласился. Надо устроить Волкова.
17 марта
Начался третий день моего пребывания в Ляояне, главной квартире армии. Всё нашёл, как я ожидал. Для небольшого корпуса войск, ныне собранного в Южной Маньчжурии, сделано немало, но для подготовки действий большой армии почти ничего не сделано. Ни Линевич, ни Холщевников с этой задачей справиться не могли. Ввиду относительно медленного способа действий японцев мы имеем ещё несколько времени готовиться. Но уже с Ялу от Мищенко и от Кашталинского начинают поступать тревожные известия. Вчера было у Мищенко довольно горячее дело, в котором мы потеряли 4 офицеров и около 20 нижних чинов. Японцы уже в 60 верстах от р. Ялу. Лёд на Ялу тронулся. Готовим переправу Мищенко на шаландах.
В стороне Инкоу мы выставили, согласно с моим советом из Петербурга, 9-ю и 1-ю стрелковые дивизии не в полном составе, с резервом у Дашичао и с передовыми отрядами в Инкоу и Гайчжоу.
В Ляояне и его окрестностях собрались две бригады 31-й и 35-й дивизий, два полка (5 батальонов) 6-й стрелконой дивизии; в Асандзяне на укреплённой нами позиции 5-я стрелковая дивизия (8 батальонов) и в Мукдене один полк 6-й стрелковой дивизии.
Всего вчера было собрано на южном театре 56 батальонов (считая и 4-ю стрелковую дивизию). [254]
Отдал приказание 6-й стрелковой дивизии выступить на Ялу. Командующий дивизией ген.-майор Трусов ленив и не энергично распоряжался. Отнёсся к выпавшей на его долю задаче апатично. Через 12 часов после получения приказания о выступлении им ещё не были уяснены себе самые элементарные данные о наступлении, о состоянии дороги, о способе продовольствия, о том, сколько чинов идёт в поход, сколько остаётся, о помощи обозу и т. д. Пришлось, осмотрев вчерашнего числа два выступающих полка и три батареи, дать Трусову, командирам полков и командиру артиллерийской бригады подробные указания. Отложил поход на два дня, чтобы организовать в полном порядке движение, устроить довольствие хлебом на этапах, купить запасных лошадей в помощь обозу, купить лямки, исследовать пути, разобраться в имуществе, оставить лишнее в порядке, как временную базу, и проч.
Части 2-го Сибирского корпуса расположены вблизи дороги в китайских фанзах. Полагаю, что грязно. Говорят, нет. Приказал усиленно чистить и, как только будет можно, перейти к лагерному расположению. Приказал усилить занятия. На днях сделаю двухсторонний маневр. Приказал строить при группах войск укрепления, усиленные местными преградами для практики войск. Усиленно требую проложения дорог в тыл, проложения дорог к Феншуйлинскому хребту, усиленной постройки укреплений, устройства переправ на Ляохе. Очень и очень запоздали по всем этим работам.
Остановился на начальнике штаба армии — ген. Сахарове (командир 1-го Сибирского корпуса), интенданте — ген.-майоре Губере, начальнике военных сообщений — ген.-майоре Забелине, ген.-квартирмейстере — ген.-майоре Харкевиче. Дежурный генерал ген.-майор Благовещенский был мною избран ранее. Начальник этапов — ген.-майор Икскуль; начальник дорожного управления — ген.-майор Мейснер.
С согласия наместника полагаю необходимым по управлению тылом Волкова заменить Надаровым. Волкова просить в Военный совет. [255]
Линевич возвратился в Приамурский район...
21 марта
Вчера, в Вербное воскресенье, слушал всенощную в ляоянской церкви-школе. Служило епархиальное духовенство и протянули службу на 2½ часа времени.
Певчие нижние чины — порядочные.
Осматриваюсь, работаю со своими новыми помощниками; объезжаю войска и местность. Вчера выбрал линию укреплений для Ляояна. Кажется, будет довольно сильная позиция. Работы предстоит много...
Интенданту Губеру утвердил иметь в районе сосредоточения 2-месячный запас продовольствия на всю армию (передовая база), в Куанченцзы (промежуточная база) — месячный запас, в Харбине (главная база) — шестимесячный запас на всю армию. Принимаем ряд мер к обеспечению армии мясом. Фураж надо возможно шире заготовить месячный. Требуется подвезти с апреля до сентября до 7 млн. пудов интендантских грузов, что можно будет сделать, только значительно усилив провозную способность Восточно-Китайской железной дороги.
Осматривал сегодня открытый Георгиевской общиной Красного Креста лазарет. Всё в порядке. Много сестёр милосердия. Старший врач — Боткин. Старшая сестра Иванова. Обедали у меня. Помещение приспособляют хорошо. Излишней роскоши в постельном и носильном белье не заметил...
23 марта
Осмотрел сегодня вторые бригады 31-й и 35-й дивизий... Размещены полки хорошо. Фанзы просторные, вычищены. Отношения к жителям установились самые хорошие; начали возвращать женщин. Приглашают к обедам офицеров... Существуют опасения, что русские лошади от местного фуража скоро слепнут (через год)...
В Харбине провёл несколько часов. Работа там идёт большая, но несколько беспорядочно. Не установились отношения [256] властей, и власти выбраны не все удачно. В посещённом госпитале не нашёл должной внешней чистоты...
24 марта. Инкоу
Приехал рано утром. Верхами отправились в обход китайского города к форту. По пути заехали, осмотрели нашу канонерскую лодку «Сивуч». Не нашел её в порядке. Имеет запущенный вид и в команде не нашёл обычной бодрости. Сознание бессилия и плохое судно (тихоход), видимо, всех угнетают. Между тем вооружение порядочное...
Офицеры имеют несколько угнетённый вид. Подбодрил команду несколькими словами. В случае попытки японцев высадиться у Инкоу «Сивуч» должен помогать, подойдя к форту, своей артиллерией...
От станции до форта мы сделали около 14 вёрст верхом. Местность печальная. Всё больше ехали кладбищами. Многие гробы обнажены. Мёртвые от эпидемии зарыты слабо, и местность мало дезинфицирована. Только что стало просыхать. Но и теперь ещё по сторонам дороги не всюду проберётся конный отряд. Подавать помощь передовым войскам от станции к форту будет, пока местность совершенно не просохнет, затруднительно...
Форт представляет из себя довольно обширное земляное укрепление, в котором мы теперь строим блиндажи, пороховые погребки и построили небольшую жилую казарму. Верхняя приподнятая часть форта отлично видна с моря и должна представлять, как и весь форт, прекрасную цель...
От Дашичао первая помощь может быть подана весьма быстро двумя поездами, которые подвезут один полк. Остальные три полка двинутся походным порядком и через 6—8 часов прибудут к станции Инкоу. Только бы резерв из Дашичао не отвлекли демонстрациею у Гайчжоу.
То, что я видел у Инкоу, показывает, что производство высадки японцев у Инкоу на левом берегу Ляохе будет весьма затруднительно, особенно после того, как мы поставим мины. Старшие начальники полагают, что японцы не решатся высаживаться у Инкоу и скорее рискнут на высадку у Гайчжоу. [257]
Переправа у Инкоу на правый берег. Ничего не сделано, чтобы обеспечить нашим войскам, если в том встретится необходимость, переправиться на правый берег Ляохе.
25 марта
Страстная неделя. Четверг. Благовещение. В этот день, когда птицы, по народному поверью, не вьют гнезда, я продолжал объезд армии. Сделал до 28—30 вёрст верхом...