Дневник А. Н. КУРОПАТКИНА
№ 27
С 23 октября по 23 декабря 1905 г. {62}
23 октября
Вчера, нет, третьего дня, получил Манифест 17 октября о даровании прав русскому народу. Введено конституционное правление. Ограничена самодержавная власть. Таким образом, планы революционной партии осуществились. Удовлетворит ли их достигнутый результат или, волна за волною, подымаясь всё выше, будут сметаться самые устои русского устроения? Не дай бог. Начнётся тогда гражданская война, страшнейшая из всех. Вся надежда на то, что масса будет удовлетворена достигнутыми результатами и остановит остальных, зарвавшихся. Только бы не разбудить страстей у толпы, только бы не начать чёрного передела.
Бедный государь! Что он только должен был выстрадать эти дни. И подумаешь, что без таких советников, как Мещерский, Победоносцев, Горемыкин, Сипягин, Плеве, Бобриков, Безобразов и, главное, Сергей Александрович, Николай Николаевич, он мог лично желать свободы своему народу, лишь бы его убедили, что от этой свободы народ станет счастливее. А его убеждали, что всякая тень свободы — несчастье. Что мудрое управление должно заключаться в административном произволе и даже религиозной нетерпимости. Что как самодержец, богом помазанный, он ошибаться не может. Ему внушал мрачный человеконенавистник Николай Николаевич, вместе с Сергеем, что он не человек, а «Сверхчеловек», неспособный ошибаться и не ответственный ни за какие пагубные для России фантазии. [348]
Сергей Витте торжествует. Так отомстить, как он отомстил государю, даже и ему не всегда представлялось возможным. Он в своём кабинете, потирая руки, может говорить, что это он, подписав в Портсмуте позорныи мир, заставил государя подписать ограничение своего самодержавия.
Связи с Россией всё ещё нет. Сейчас приехал из Харбина начальник моего поезда, служащий на Восточно-Китайской железной дороге Радван и рассказывает о слухах, распространяемых органом Витте — Русско-китайским банком: Москва горит. Там временное iправительство. Войска присоединились к революционерам. В Петербурге идёт бой на улице. 30 000 убитых и раненых. Государь переехал в Кронштадт, государь из Кронштадта уехал в Данию. Витте назначен главою правительства. В Иркутске — восстание. Кутайсов умер или убит.
Посланный мной на телеграф подполковник Генерального штаба Гаврилец принёс вслед более спокойные сведения. Телеграфное сообщение между Петербургом и Иркутском существует. В Иркутске были стычки, но не революционного характера, а скорее с грабителями, страдавшими от прекращения подвоза довольствия в Иркутск. Делегаты революционной партии, прибывшие в Томск, были там заключены в один дом и сожжены. В Одессе и Киеве крупные антиеврейские беспорядки как протест за дарование и евреям всех прав.
Сейчас сидел у меня командир Сибирского корпуса Гернгросс. Знаю его ещё с турецкой войны. Не спрашивая моего мнения, выражал самую искреннюю радость ограничению самодержавия. А это был из надёжнейших верноподданных.
27 октября
Вчера начальник штаба докладывал мне о необходимости разъяснить нижним чинам сущность Манифеста 17 октября, ввиду возникших разных толков. Рассказал, между прочим, два случая из штабной жизни: один офицер спрашивает своего вестового: «Ну что, теперь ты свободный?» [349] На это нижний чин ответил: «Так точно, свободу дали студентам». — «Как студентам? Ведь и ты теперь свободный». Солдат ответил: «Так что, ваше благородие, нам только начальства прибавится». Другой рассказ касается ротного командира, разъяснявшего нижним чинам своей роты сущность Манифеста 17 октября. «Теперь, ребята, — говорил ротный, — с вас берут с каждого рубль в год, и вы не можете спрашивать, куда идут эти деньги. После манифеста будут брать с каждого из вас по пяти рублей в год, но зато вы будете иметь право спрашивать, куда пойдут эти деньги».
В Харбине были демонстрации с красными флагами. В толпе были заметны и нижние чины. На вокзале один из харбинских представителей свободы (из приехавших нажиться за счет войны без разбора средств), выпивший, с красным флагом, подойдя к офицеру, сказал: «Гражданин, снимите шапку перед этим символом свободы».
Телеграфное сообщение начинает восстанавливаться. Стачки на Сибирской дороге прекращаются. Долго думал о том, что произошло в эти несколько дней. Велика должна быть радость России: ей дарована свобода. Как-то только все народности этой свободой воспользуются. Не будет ли нас забивать окраинец: поляк, латыш, финн, армянин?
Думаю, что эту свободу не следовало покупать такой дорогой ценой — унижением армии. Другая цена была бы свободе, если бы государь, даруя свободу, взамен потребовал бы подъёма патриотизма в целях победного окончания войны и сам бы поехал в армию. Вся Россия поднялась бы, как один человек, и мы быстро смяли бы японцев. Никто не посоветовал это вовремя. Никто не предвидел последствий.
20 ноября. Шуанченпу
Сейчас уехал от меня адм. Рожественский. Сидел с адм. Виреном три часа. Много рассказывал неутешительного про наших пленных в Японии. Их систематично делали анархистами. Японцы помогали. Были специальные чтения. Бог и царь отвергнуты. Солдаты обратились в толпу лишённых дисциплины и порядка людей. Готовы для самого страшного бунта. Офицеры, по рассказам Рожественского, вели себя в [350] очень многих случаях недостойным образом: пьянствовали, дрались, были случаи кражи друг у друга.
Рассказы Рожественского про Владивосток просто невероятны. По его словам, и там войска обратились в толпу. На улицах солдаты, расстёгнутые, не отдают честь офицерам, занятия прекращены, всем даны вольные работы и проч.
Прилагаемый к этой книжке чертёж Цусимского боя {63} составлен Рожественским, который подробно рассказывал мне ход боя. По его словам, соотношение материальных сил было таково, что мы могли рассчитывать на победу, но мы явились неопытными в боевом отношении сравнительно с японцами, не умели быстро справляться с разрушениями от выстрелов, терялись, прекращали стрельбу, когда могли ещё стрелять.
По его рассказу, он подходил к Цусимскому проливу в походной колонне (а). На правой стороне 8 броненосцев, на левой — 4, внутри транспорты. Для боя построился в кильватерную колонну (вв). Из неё мог легко строить фронт (рр). Длина колонны до 6 вёрст (200 сажен на броненосец и 50 сажен дистанции).
Южнее Цусимы Того вышел к ним навстречу, пройдя по проливу фланговым маршем. Прибыл в «ж» и сделал петлю «з». Стал западнее. Так как вся эскадра Того имела большую скорость, чем наша, то она могла опережать нас. Мы продолжали двигаться в кильватерной колонне. Расстояние было до 3 вёрст. Японцы сосредоточивали свой огонь на флагманских судах. С позиции (и) японцы разрушили что-то в руле «Суворова», на котором был Рожественский. Корабль потерял способность управления и стал делать петлю (н). Сигнализация была прекращена. Прочие суда тоже сделали поворот и петлю «г» и далее «д». Уже в точке «д» наша эскадра была ослаблена выбытием из строя нескольких кораблей. На завороте «т» на нашу эскадру напали японские крейсера «м». Некоторые из них сильно пострадали. От точки «д» [351] Небогатов прошёл далеко на север «е», где остатки эскадры были окружены японскими судами.
Сейчас генерал Надаров очень возбуждённо говорил мне по телефону, что далее служить не может, подаёт в отставку. Что его представления не уважили, его не слушали. Одни приказания Линевича отменялись быстро им же. Всё требовалось экстренно, без плана, всё путалось. Надаров смотрит очень мрачно на дела. По его мнению, революционная партия на Забайкальской и Сибирской дорогах работает усердно. Что начальник дороги Свентицкий уже отстранён от работы, всем распоряжается какой-то тайный кружок. Что вместо 6 поездов начали опять давать по четыре, потом будут — по два, затем снова прекратят вовсе движение. По мнению Надарова, надо немедленно назначить на Забайкальскую дорогу военное начальство. Особенно его возмущает то, что Приамурский округ наслал ему в Харбин 27 эшелонов запасных из бунтовщиков и пленных. Опасается, что они учинят бунт. Это — отмена обещания Линевича не везти этих негодяев первыми, испугавшись их угроз. Ген. Шкинский, начальник военных сообщений, тоже по телефону говорил мне, что дела идут очень плохо, что на Забайкальской и Сибирской дорогах началась как бы пассивная забастовка, что во время первой забастовки оказалось испорченными довольно большое число паровозов (выпустили воду), требующих большого ремонта. Вместо 160 теплушек передано сегодня только шесть. Что 13-й корпус идёт медленно и ненадёжен. Что к Сухотину обращались, чтобы части не высаживались на станциях, что они просят, чуть не требуют, чтобы их везли на родину.
Говорил с Линевичем сейчас по телефону. Предлагал на каждое судно, отправляемое с запасными, сажать и роту даже мирного состава, дабы вовремя поддержать порядок. Линевич не находит нужным принимать эту меру.
22 ноября
Сегодня послал Линевичу два секретных письма. В первом признаю неотложным обеспечить связь армии прежде всего с Иркутском, для чего надо подготовиться взять [352] Забайкальскую железную дорогу в военное управление, сменив старших начальствующих лиц, и заменить их офицерами (очень опытные Гескет или Захаров отлично справятся с этим делом). Для усиления наших военных средств надо, кроме железнодорожного батальона, уже расположенного в Чите, поставить ещё два железнодорожных батальона на ст. Манчжурии и в Иркутске. На участке Тайга — Иркутск надо ещё три железнодорожных батальона и Тайга — Челябинск тоже три. Эти 6 батальонов надо сформировать в России, принимая и по вольному найму.
Вдоль железной дороги от Иркутска через Харбин к Владивостоку надо проложить колёсную военную дорогу с прочными мостами, допускающую движение четырёх повозок в ряд в одну сторону. От Харбина до Иркутска в одну сторону надо выстроить этапы на 2000 человек и 200 лошадей каждый и до Владивостока в другую сторону — этапы на 1000 человек и 100 лошадей каждый. Строить дороги и этапы войсками с платою по 20—25 к. в день. Занять этой работой усиленно запасных.
Перевозимых запасных морем и по железной дороге для охраны спокойствия перевозить одновременно в каждом эшелоне и в каждом судне с ротой пехоты. Предназначить для этого 2 бригады 31-й дивизии (Воронежский и Козловский полки) во Владивосток и 2 бригады 35-й дивизии (Моршанский и Зарайский полки) в Харбин. Этим тронутся головы 10-го и 17-го корпусов.
25 ноября. Станция Таладжоу
На днях генерал Линевич делал смотр 4-му Сибирскому корпусу, 1-й дивизии 2-го корпуса, Донской и Сибирской казачьим дивизиям. Все представились хорошо, хотя Левестам (оставшийся за Зарубаева) был нераспорядителен. Сибирские казаки представились пешими (половина лошадей продана). Вид людей хорош. Части твёрдые, пригодные для победы. Конский состав сохранён. Вчера Ренненкампф представил Линевичу 7-й Сибирский корпус: 44 батальона пехоты, 24 сотни, много орудий. Роты были выведены в 96 рядов в роте. Масса внушительная. 71-я дивизия, отлично [353] обстрелянная, представилась хорошо. Но и 53-я дивизия по личному составу произвела хорошее впечатление: народ крупный, здоровый, толковый. В делах были мало.
Забайкальская казачья дивизия представилась в 9-рядном составе хорошо. Лошади сохранены.
Из артиллеристов особо выделялись три батареи 26-й артиллерийской бригады, бывшие при 71-й дивизии в Мазядзяне. Большие потери. Работали усиленно.
На этих смотрах Линевич надавал слишком много наград: чинов, Владимира 4-й степени, золотого оружия. Этим награды обесцениваются. Выбор производился наспех. Данные приказания мне были изменены приказаниями, данными непосредственно Ренненкампфу. Один из офицеров Евпаторийского полка подполк. Плакидо заявил претензию на несправедливую раздачу в полку наград.
Сегодня объехал расположение Перекопского полка 53-й дивизии и Дрисского, Чембарского и Бугульминского полков 71-й дивизии. Устроились, но ещё не совсем. В фанзах лучше, и нижние чины предпочитают помещаться в фанзе, хотя и в тесноте, чем в бараках. Бараки устроены на полуроту каждый. Печи ещё плохи. Из сырцового кирпича.
В Перекопском полку мне признались, что холодно, и в одном из бараков из моих расспросов выяснилось, что и пищею недовольны. Хлеба не было, были сухари.
27 ноября
Вчера продолжал 3-й день знакомиться с 7-м Сибирским корпусом. Утром был в Дрисском полку на георгиевском празднике. Полк представился отлично. Представлял его полковник Широков, отличный боевой офицер, бывший в Академии Генерального штаба. Заслуживает быстрого движения вперёд. Полк хорошо одет, но полушубки не у всех. Народ видный. Сказал им речь об их обязанностях ныне, после Манифеста 17 октября.
В Укашу, в открытом при содействии войск ресторане, собралось до 130 офицеров. Сказал им длинную речь. Тезис:
1) Армия должна существовать вне политических партий и [354]
2) Офицеры ныне должны заняться самоусовершенствованием, дабы во всех случаях могли служить примером для нижних чинов. Слушали очень внимательно, были и слёзы на глазах.
На обратном пути навестил Николаевский полк и понтонёров. Последние приняли меня шумно и радостно. Дрались под Мукденом, где я сформировал из них сводный батальон. Запасные стремятся на работу. Помещение Николаевского полка лучше, чем Перекопского. Нижние чины выглядят хорошо, но есть и крепко хмурые лица. Кажется, пища и в этом полку не вполне удовлетворительна. Надо присмотреть.
Сегодня проехал 25 вёрст по расположению 1-го Сибирского корпуса. Мороз 15°. Осмотрел сапёров, 1, 3, 36-й полки 9-й армейской бригады и один госпиталь. Устроились лучше, чем в 53-й дивизии. Землянки более светлые. Середина их составляет умывальню. Тепло не вполне достаточно. Расположение в фанзах более тёплое и более нижним чинам нравится. Китайцы стеснены, но не очень. Отношение к китайскому населению дружественное. Жалоб мне китайцами не заявлено.
В 3-м Восточно-Сибирском стрелковом полку два офицера заявили жалобу на награды. Один, захвативший в плен японскую роту, на Георгия, другой, тяжело раненый у Сунепу, тоже на Георгия или Владимира.
В 1-м Восточно-Сибирском стрелковом полку два нижние чина, поступившие в полк с тыла, в боях не бывшие, старших сроков, подлежащие увольнению в запас (от них пахнет ханшином со вчерашнего георгиевского и сегодняшнего похмелья), показали действительно негодный, совершенно мокрый хлеб и жаловались довольно громко и резко, «что их домой не пускают, а посмотрите, чем кормят». В предыдущей по осмотру роте полковник Новосельский сам доложил мне, что хлеб был 4 дня нехорош, с казённой пекарни, но что теперь началась хорошая выпечка, в чём я и убедился. Приказал заведующего пекарней чиновника посадить [355] под арест на 3 суток, ибо мука хороша, но была небрежность в выпечке.
В 1-й Сибирской стрелковой дивизии устроились менее заботливо, чем в 9-й, ибо 1-ю дивизию хотели быстро двинуть в Приамурский край, но теперь отложили.
Пища была хорошая. Но мяса мало. Отпускают не по действительному весу, а головами. Оклад в 25 к. оказывается мал.
Каша всюду варится, но однообразная, больше чумизная. Надо больше гречневой и рисовой.
В общем желательно улучшить хлеб (жалобы были в 1-м армейском и 4-м Сибирском корпусах). Желательно дачу хлеба на случай холодного времени довести до 3 фунтов. Желательно дачу мяса выдавать действительно ¾ фунта, что ныне невыполнимо при окладе в 25 к. в сутки на человека. Отпуск чаю и сахару достаточный. Отпуск кеты разнообразит пищу, но надо её вымачивать. Суп из кеты у охотников 36-го полка чрезмерно солёный. Масло там же в 36-м полку чуть-чуть прогорклое. Консервы капусты хороши. 9-я артиллерийская бригада 9-й дивизии устроилась очень хорошо, по преимуществу в фанзах, но расходы произведены большие. Надо попытаться их вернуть в хозяйственные суммы. Тёплая одежда не у всех, надо скорее дать её.
9-я дивизия перегружена людьми. По 250 человек в роте. Неожиданно, не предупредив, прислали 1200 человек из русских стрелковых полков. Прислали напрасно из 1-го армейского корпуса. Его расшатали без пользы. Напрасно хотят иметь в Восточно-Сибирской стрелковой дивизии по 100 рядов в роте сразу, разрушая для сего русские армейские корпуса, ибо берут от них большое число нижних чинов, сроков службы 1902 и 1903 гг.
Надо просить возвратить эти сроки в полки 1-го армейского корпуса.
Нельзя отпускать интенданта армии, ибо: 1) продовольствие армии нахожу необеспеченным и 2) тёплой одеждой и обувью войска не обеспечены, 3) мясом не вполне обеспечены. Не могу по этим вопросам сноситься с Губером. [356]
7 декабря
Вчера ждали окончания почтово-телеграфной забастовки, но ожидания не оправдались: мы по-прежнему не имеем связи с Россией. Стачечный комитет по управлению Восточно-Китайской железной дорогой сложил свои полномочия, но влиять на дела продолжает. Итак, мы пережили и переживаем следующие забастовки.
Первая железнодорожная началась 7—10 октября и окончилась 22—23-го. Причём с 15 по 21 октября в Сибири не было и телеграфного сообщения. Испугавшись этой забастовки, мы спешно, не подготовившись должным образом, дали России Манифест 17 октября. Вместо успокоения манифест внёс разлад и смятение во все дела России, разнуздал все страсти, и разложение началось даже в армии. Если твёрдая власть не появится, то разложение пойдёт глубже. Подготовка идёт очень систематичная и серьёзная уже несколько лет.
С 15 ноября началась небывалая ещё во всём мире общая почтово-телеграфная забастовка по всей России, которая у нас продолжается и ныне. Требуют освобождения 14 (?) делегатов, смены Дурново и улучшения быта.
Вторая железнодорожная забастовка началась 24 ноября. Условно окончилась у нас 2 декабря. Требуют отмены смертной казни, положения усиленной охраны, полевого суда.
В Харбине на днях был митинг офицеров гарнизона. Глупый Надаров сам назначил его и сказал глупую речь. Говорил, что если стачечники выведут его из терпения, начав насилие, то он первый возьмёт нож и начнет резать их, не разбирая жен и детей. На этом же митинге, по уходе Надарова, инженер подполк. Бутузов сказал речь, одобренную большинством, о том, чтобы выразить от лица армии государю, что армия его поддержит в проведении манифеста в жизнь против правительства, которое ведёт дело к реакции и отмене манифеста. Готовы были собирать подписи. [357]
9 декабря
Сегодня, проездом из Харбина, у нас останавливался ген. Линевич и завтракал со своим штабом у меня. Совершенно не сознаёт трудности и опасности положения. Путает перевозки, давая и отменяя распоряжения. Не соблюдает очереди, им же установленной. Чины его штаба делают распоряжения непосредственно, не только минуя штаб армии, но и минуя штабы корпусов. Так, от начальника 3-й дивизии Кашталинского было получено приказание главнокомандующего, переданное ему лично, чтобы немедленно отправить 69 запасных 14-го госпиталя (подвижного) в Харбин. Мера эта вызвала общее неудовольствие, и я разговорами по телефону получил разрешение отменить её, причём этих 69 человек направил в Нерчинский полк 1-й дивизии, очередной к перевозке, с которым эти 69 человек (запасные 1-й очереди) и уедут. Три дня тому назад дежурный генерал Корево прямо телеграфировал начальнику Забайкальской дивизии Любавину немедленно выступить с дивизией в Харбин (помимо Ренненкампфа и меня). Сейчас же заволновались пешие забайкальские батальоны, которые имеют более прав идти домой ранее, ибо они 3-й очереди. 4 полка забайкальцев конных и два пеших батальона ведут с собою 10 000 лошадей — подарок населению Забайкальской области. Всего собирается 14 000 лошадей (с находящимися при дивизии и батальонах). Неожиданное передвижение такой массы (немедленно) свыше, чем за 100 вёрст, не подготовленное в отношении фуража и помещений, в Харбине, очевидно, невозможно. Пришлось улаживать это дело тем, что я пустил только головной полк, а остальные приостановил до подготовки этого передвижения. Надо прибавить, что морозы стоят до 23° при ветре. Сегодня на платформе станции, обходя случайно собранных там нижних чинов, Линевич сказал парковым артиллеристам (элемент неспокойный), что они пойдут домой через три дня, когда мы их не можем тронуть ранее чем через 12 дней. Выйдет история. Чины штаба Линевича жалуются, что в Харбине он очень много, по-видимому, наговорил лишнего членам стачечного комитета, которые прислали к нему свою депутацию. [358]
Мне говорили, что он Харбином очень остался доволен, что нашёл там всё в порядке и надеется, что всё пойдёт гладко. Но на то, что у нас возмущают армию, что нет до сих пор связи с Россией, не обращает должного внимания. Когда я доложил ему, что на днях пойман и уличен Начальник станции Шитуеченцза в раздаче прокламаций, призывающих солдат избивать офицеров, Линевич сказал, что надо написать Хорвату, чтобы этого начальника станции переместили на другую станцию. Надо добавить, что станция Шитуеченцза лежит в уезде расположения четырёх корпусов.
Расположенные вместе с Николаевским полком на Сунгари запасные 3-го понтонного батальона, ввиду того, что их товарищи в тылу уже уволены домой инспектором инженеров главнокомандующего, потребовали, чтобы их немедленно отправили домой. Эти понтонёры не были мне подчинены, но сегодня просил их подчинить, чтобы привести в порядок. Иначе они заразят армию. Эти понтонёры бросили со 2 декабря несение службы и угрожают, что если их не повезут немедленно, то они придут на станцию, овладеют поездом и сами приедут в Харбин, где и потребуют немедленного отправления домой.
Приказал объявить им, когда они должны идти домой, дать 24 часа на размышление, и если не станут на работу, то обезоружить их, арестовать и на насилие ответить силою, не останавливаясь перед возможностью жертв.
15 декабря. Станция Цяйдягау
Объезжал сегодня с утра части 3-го Сибирского корпуса. Осмотрел 4 полка (не полностью) 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, часть 23-го Восточно-Сибирского стрелкового полка и запасных 24-го полка 6-й дивизии, 4-й и 5-й Сибирские казачьи полки, 4-ю дивизию, 3 полевых госпиталя. Сделал до 50 вёрст в экипаже. Мороз 20°. 3-я дивизия устроилась очень хорошо. Много заботы, но много израсходовано и денег. Из хозяйственных сумм израсходовано на полк до 20 тыс. р. Тут и бараки, приспособления фанз, учебные команды, бараки для церкви, бараки для военного собрания, офицерские квартиры. Состав рот [359] свыше 250 человек. Люди имели отличный и весёлый вид. Любо было на них смотреть. Особенно хорошо представились некоторые роты 11-го полка и 10-го полка. Офицерское собрание 12-го полка очень хорошо. Брожения среди дивизии пока нет. Говорил с нижними чинами и офицерами. Пища хорошая, хлеб хороший. В помещениях 12-го полка воздух несколько затхлый.
Батареи устроены заботливо. Люди бодры. Пища отличная. Заботливо устроены офицеры. Учебная команда 12-го полка хорошо выглядит, заботливо подобрана.
Всюду в 10-м и 9-м полках забота о нижних чинах большая. Все тепло одеты, мундирная одежда в порядке. Пища хороша. Сибирские казаки 4-го и 5-го полков представились в пешем строю отлично. С ними были гвардейские пулемётчики и учебная команда 13-го полка. Сибиряки выглядели серьёзно. За два года похода очень подались, постарели, но крупны, сильны, надёжны, тверды. Офицерский состав смешанный. Оба командира ненадежны (4-го полка случайный, Черник). Крепко поблагодарил их за службу и пожелал счастливой дороги. На ст. Цяйдягау утром видел две сотни 8-го Сибирского полка. Тоже представились очень хорошо. Горные две батареи встретили меня с особой лаской. Смотрели молодцами. Отлично ведут себя. 23-го полка видел одну роту. Выбежала из фанзы быстро, чтобы поздороваться со мной. По опросу показали, что довольны пищей, хлебом; что дают чай, сахар. Запасные 24-го полка разных губерний. Ведут себя спокойно, но томятся неизвестностью, когда их тронут в путь. Поговорил с ними. Осмотрел у ст. Цяйдягау несколько палат двух госпиталей. Оказалось лучше, чем я ожидал. Есть забота, бараки большие, светлые. Оперативная чиста гигиенически, 7 больных, вид бодрый, весёлый. Сестры работают усердно и занимаются усердно. Входя неожиданно в один из бараков, услышал оживлённый голос сестры, горячо что-то доказывавшей. Вошёл и смутил её и кучку довольно большую больных, слушавших её. После осмотра, дав ей успокоиться, спросил, в чём было дело. Сестра ответила, что один из больных рассказывал нижним чинам небылицу о том, что у них в деревне один грамотей прочёл [360] Библию и сошёл с ума и что вот она отчитывала этого рассказчика. Слушатели были на её стороне. Когда испросил толпу, любят ли они сестру, — они так дружно крикнули «точно так», что сомнений не было в самой тесной связи между сестрой и больными. Я им тоже крикнул, что когда они возвратятся домой, чтобы молились за сестру богу. Ранее был в 14-м госпитале, который стоит у нас в Херсу. Все было в большом порядке, но один ординатор, на вопрос мой об одном нижнем чине «чем болен?», ответил голосом, не допускавшим сомнения в тяжёлом исходе, — «чахотка». Больной весь съёжился. Этот врач не понимает, что на подобные вопросы надо давать бодрящие (ответы), вносящие надежду в измученные сердца больных, а не убивать в них последнюю веру в жизнь и здоровье.
Вчера в Шуанченпу тоже осматривал этапный лазарет, не вполне развёрнутый. Затем датский домик. Грязно, неуютно. Нечаянно я толкнулся в маленькую дверь между двумя тесными палатами и вошёл в мертвецкую. На полу беспорядочно положены покрытые шинелями лежали три покойника. Фельдшер записывал что-то. Тут же лежала довольно большая груда платья: два покойника оказались умершими от сибирской язвы. Грязно, халатно. Пришлось крепко побранить врача, заменить другим, смотрителю дать три дня срока, чтобы выстроить мертвецкую, все дезинфицировать и привести в порядок.
Вчера же осмотренный этапный пункт нашел в хорошем порядке. Много заботы. Выпечку хлеба наладили. Наградил хлебопёков.
13 декабря ездил прощаться с Томским полком. Славный полк. Расставался с ним со слезами на глазах. Много и славно поработали. Не дали нам только довести дело до победы. Прощаясь со мной, заплакал и полк. Борисов, командир полка, и храбрый подполк. Манштейн.
Вчера пришёл ещё раз посмотреть на отправку двух эшелонов томцев. Встретили меня приветливыми, славными лицами. Говорил с офицерами и нижними чинами. [361]
На днях отправил псковскому губернатору ещё 10 000 р., остаток от моего содержания, тоже на устройство школы в Нагавском приходе Псковской губернии. Всего послано 25 000 р. Из них просил 22 000 р. обратить в неприкосновенный капитал моего имени на содержание школы из процентов и 3000 р. на постройку школы. Просил строить на берегу нашего Нагавского озера, близ храма. Просил также ввести обучение школьников рыболовному делу, в том числе вязанию сетей и проч.
Сегодня послал Линевичу неприятное письмо, к которому приложил вырезку из газеты «Новый край», в которой помещено письмо в редакцию донских офицеров (9 человек), заявивших, что пора выйти «на новый путь», а не помогать полиции и проч. Новый путь указывается издателями газет в Харбине: «Новый край», «Маньчжурия», где приглашают армию принять участие в политической борьбе и потребовать от правительства «немедленно проведения в жизнь основ свободы по Манифесту 17 октября в самом широком смысле». Всё это требуют, упуская преднамеренно из виду, что ранее крайние партии всё уже сделали, чтобы лишить правительство возможности действовать, лишили правительство содействия почт и телеграфов (сегодня начинается 2-й месяц забастовки), лишили содействия железных дорог, связали ноги и руки и теперь требуют, чтобы правительство танцевало со связанными ногами под их красную дудку.
19 декабря
Второй день болит сердце. Чувствую себя нехорошо. Возбуждаемость большая. Держу пока себя в руках. Были головокружения. Кожа вялая. Плохо сплю. Доктор Дейкун нашёл уширение (нервное, как он говорит) сердца, утомление всей нервной системы, нашёл неврастению. Предлагает немедленный и продолжительный отдых, но как поедешь отдыхать, когда мы тут, отрезанные от России, находящиеся во власти стачечников на железной дороге, боремся со все вспыхивающими случаями массового недовольства в войсках. [362] Пропаганда делает своё дело энергично. Запасные разных частей теперь преимущественно 2-й армии, то 6-го корпуса, то 16-го, то 10-го (9-й дивизии) угрожают, если их немедленно не повезут домой, овладеть подвижным составом и двинуться самим домой без начальства. Артиллеристы (парковые) 16-го корпуса явились на разъезд в числе 200 человек и потребовали у начальника разъезда немедленно везти их. Растерявшийся железнодорожник, которому грозили суровой расправой, послал депешу в Харбин, чтобы ему прислали подвижной состав, и сам бежал и скрывался три дня.
Запасные Крымского полка (6-го корпуса) грозились, что возьмут знамёна и двинутся к дороге, чтобы овладеть поездами, если их не повезут немедленно.
Приказал в 1-м Сибирском и 7-м Сибирском корпусах принять меры. Чтобы не допустить запасных других армий самовольно перейти р. Сунгари, употреблю силу. Выставил конных охотников и охрану на всех путях.
Нынче закончена перевозка 4-го Сибирского корпуса, 1-й Сибирской дивизии, и двигаются казаки забайкальские, сибирские, амурские. 13-й корпус уже ушёл. Масса запасных из тыла и Приамурского края уже увезена. Всего увезли до 130 тыс. запасных (считая таковых и в 4-м, и 13-м корпусах). Запасные сибирских губерний почти все вывезены. 21 декабря начнётся перевозка 3½ поездами в день запасных 1-й очереди (призванных до 1 сентября 1904 г.). В трёх армиях таковых осталось 145 000 человек. Запасных 2-й категории (призванных по 1 февраля сего года) имеется в трёх армиях 174 000 человек. Наконец, запасных 3-й очереди (призванных позже 1 февраля сего года) имеется в трёх армиях 30 000 человек (из них 9-го корпуса 25 000 человек). И всю эту массу надо вывозить ненадёжными 3½ поездами в сутки. Ненадёжными по следующим причинам:
1. Связь с Россией прервана, и что там делается — неизвестно.
2. Железнодорожная магистраль на всём протяжении в значительной степени в руках особых стачечных комитетов, которые делают постановления, кого возить, кого нет (Батьянова и Надарова постановили, например, не возить). Эти [363] комитеты дают советы Линевичу возить людей, а не «разные там пушки и тележки».
3. Ещё от первой забастовки движение на дороге было сильно расстроено уводом большого числа паровозов в Европейскую Россию и порчею довольно большого числа паровозов на линии (быстро охладили паровозы).
4. Теплушек было мало, а обмен их почти прекратился. Долг их дошёл до 4000 вагонов. Мы спешно переделываем в теплушки простые вагоны. Вагонный парк через месяц истощится совсем.
5. Мастерские работают слабо, лениво. Подвижной состав, особенно паровозы, запускаются. Опоздание всё возрастает.
6. Запасы угля и дров почти истощились. Пополнение их идёт медленно.
7. Брожение среди служащих на всех участках магистрали между Москвой и Харбином продолжается. Запасаются оружием. Толкуют о вооружённом сопротивлении, если захотят изъять дороги из рук стачечников.
И вот при таких-то обстоятельствах Линевич даёт печатно обещание всем запасным доставить их на родину «к началу полевых работ».
Когда это обещание не будет выполнено, это вызовет опасный взрыв неудовольствия.
20 декабря
Сегодня заминка в движении. На ст. Бухеду паровозное хозяйство пришло в расстройство. Мастерские плохо работают; водоснабжение испортилось или было испорчено. Опять несколько паровозов от выпуска пара пришли временно, до ремонта, в негодность. Пришлось принять экстренные меры, чтобы не остановить обещанную отправку запасных. Отменили экспресс, почтовый поезд, отменили или сократили отправку местных поездов до Забайкалья и Цицикара с забайкальскими и амурскими казаками, которые ведут с собой: забайкальцы — 40 000, а амурцы — 3000 лошадей, как подарок населению. [364]
Сейчас по телефону Захаров (начальник военных сообщений тыла) говорил мне, что эшелон с военнопленными порт-артурцами, прибывший из Владивостока, вёл себя буйно. Нижние чины отказались следовать далее, если им не выдадут Георгиевских крестов. Щедрая раздача крестов на днях в Харбине военнопленным артурцам принесла в этом печальном случае вредные плоды. Я советовал Линевичу (по телефону) смирить их силою, но старик пошёл на уступки и раненым приказал выдать кресты. Плохо.
23 декабря
Третий день начали отправлять запасных 1, 2 и 3-го Сибирских корпусов, сибирских губерний всех, а остальных 1-й очереди, т. е. поступивших на службу до 1 сентября прошлого года. Посылаем три и четыре поезда в день. Обрабатываем теплушки у нас в районе армии. Пока всё идёт в порядке.
Стачечники по-прежнему считают себя хозяевами на дороге. В Цицикаре задержали экспресс, наполненный 108 офицерами, указав, что для них все поезда равны, поэтому ранее прибывшие воинские эшелоны и должны быть ранее отправлены. В Чите отцепили от воинского поезда вагон с командующим 4-м Сибирским корпусом Левестамом и начальником штаба корпуса Вебелем за то, что последний называл стачечников «сволочью».
Вчера получили первую весть из России депешей Эйлера (подполковника, заведующего телеграфной частью при главнокомандующем). Депеша составлена по японским газетам от 4 декабря. В ней, между прочим, значится, что Витте, принимая, кажется, 3 декабря иностранных корреспондентов, сказал им, что теперь русский народ убедился, что его лучший друг — это русский солдат.
В газете харбинской «Новый край» передаются известия из России, тоже от первых чисел декабря, что Витте непрочен, что реакционная придворная партия добивается смены его и назначения Игнатьева, что хлопочут о военной диктатуре. Что все губернаторы получили право объявить вверенные им губернии на военном положении. Что Сахаров убит в [365] Саратове, Дурново заменён в Москве Дубасовым. Часть Риги сожжена, и туда прибыли иностранные суда. Что лейтенант Шмидт повешен, что в большей части России, повидимому, водворяется порядок. Ранее были известия, что офицеры Царскосельского гарнизона на митинге постановили не стрелять в безоружную толпу. В «Вестнике Маньчжурской армии» напечатаны перепечатки из японских газет о том, что половина армии Линевича возмутилась, что в Харбине хунхузы соединились с возмутившимся гарнизоном и грабят город, и прочие небылицы.
Пропаганда среди офицерского состава идёт сильная. Цель — увлечь армию в борьбу партий. Предлог — бездействие правительства по выполнению обещаний Манифеста 17 октября. Интересно, что на судах, захваченных лейт. Шмидтом в Севастополе, и на митинге офицеров в Харбине, в общем ставились те же требования: «немедленное проведение в жизнь начал Манифеста 17 октября». Таким образом, крайние партии принимают все меры, вольные и невольные, чтобы связать руки правительству и не дать ему возможности производительно работать, отнимают от правительства пользование железными дорогами, почтой, телеграфом и в то же время (связав руки и завязав глаза) кричат правительству: что же ты до сих пор не осуществляешь основ свободы, возвещённой Манифестом 17 октября. С 17 октября идёт забастовка на железных дорогах. Окончилась одна забастовка 24 октября {64}, а 15 ноября началась забастовка почтово-телеграфная, которая продолжается и до сих пор. Вторая железнодорожная забастовка началась 25 ноября, и в сущности до сих пор стачечные комитеты хозяйничают на всём пути от армии до Самары. Какие другие дороги бастовали в это время в России — не знаю. Но уже и первой забастовки на железных дорогах и продолжающейся почти 6 недель забастовки почтово-телеграфной достаточно, чтобы видеть невозможность для правительства работать при этих условиях [366] успешно по созыву Государственной думы и изменению законов. Между тем ныне армии втягиваются в борьбу политических партий, противопоставляя государю, желающему якобы реформ, правительство, которое оттягивает проведение в жизнь реформ. Разные ораторы в Харбине (подполк. Бутузов и другие) предлагали примкнуть к государю и стать против правительства. Такая каша понятий.