Глава десятая
Ночь на 28-е я провел еще на форту, а утром 28-го вернулся в цитадель. День этот прошел почти спокойно, немцы производили перегруппировку, и части их, попадавшие в сферу нашего огня, тотчас же обстреливались, на что немецкая артиллерия неуклонно отвечала. В этот же день они закончили установку своей дальнобойной артиллерии и 29-го с утра открыли сильный огонь. Начались бомбардировки Ивангорода, продолжавшиеся до 8 октября. Стреляли по мостам через Вислу и Вепрж, по форту № 4, по цитадели и по костелу Опацтва, на колокольне которого находился наш главный наблюдательный пункт. Огонь этот велся, однако, на предельной дистанции и особого ущерба нам не принес: в мост на Висле было только два попадания, да костел был пробит насквозь в нескольких местах. Утром небольшой немецкий отряд произвел движение из Гневашова в направлении на фольварк Новый Регов. Гарнизон нашего укрепления впереди деревни Олексово, еще малообстрелянный, вообразив, что этим движением немцы его обойдут, решил оставить укрепление и отойти в деревню Олексово. Когда мне об этом донесли, я приказал укрепление немедленно занять снова, а если это не удастся, то начальников всех степеней этого отряда предать суду, которому собраться не позже 12 часов дня 30 сентября. Подкрепленный двумя ротами резерва, гарнизон Олексовского укрепления контратаковал, выбил немцев и снова занял укрепление. Я отменил приказ о суде.
Я уже упоминал несколько раз имя генерала Ирманова, которого знал хорошо еще по Порт-Артуру, где мы вместе провели всю осаду. Генерал Ирманов [60] приобрел там очень прочную репутацию смелого и решительного начальника, защитника Высокой горы, которую он вместе с командиром 5-го Восточно-Сибирского стрелкового полка полковником Третьяковым весьма успешно оборонял и удерживал в наших руках в продолжение нескольких месяцев. В Порт-Артуре его называли «храбрейший из храбрых».
По прибытии генерала Ирманова в Ивангород я предложил ему поселиться у меня в доме и в дальнейшем мы действовали во всем совместно и весьма дружно, что несомненно принесло большую пользу. Он имел предписание командующего армией не входить в состав гарнизона, и корпус его назначался первоначально для активных действий против подходящих к Ивангороду немцев и должен был продвинуться вперед до Радома. Несколько позже это последнее распоряжение отменили, и корпус оставался в Ивангороде, на правом берегу, в бездействии.
28-го генерал Ирманов, его начальник штаба генерал-майор Квицинский и я обсуждали создавшееся положение и пришли к заключению, что немцы, окапываясь на позиции против Ивангорода и не предпринимая против него в течение двух дней никаких решительных действий, очевидно имеют в виду создать против крепости сильную укрепленную позицию и этим парализовать деятельность гарнизона. Придя к такому заключению, мы решили помешать противнику и немедленно, не ожидая окончания его работ, самим перейти в наступление. Для этой цели мы приняли такой план действий: войска гарнизона, как второочередные (резервные) и малоспособные к активным действиям в поле, будут производить вылазки каждую ночь на левом фланге и в центре крепости, в то время как одна дивизия Ирманова начнет наступление против левого фланга немцев перед крепостью, а другая дивизия переправится через Вислу севернее крепости с целью охватить левый фланг противника. В помощь первому отряду я назначил две батареи подвижных 6-дм. гаубиц и все крепостные батареи центральной группы, могущие обстреливать деревню Словике-Нове и ее окрестности, а для второго отряда назначались три батареи тяжелой артиллерии корпуса и все крепостные батареи Стенжицкой группы. [61]
Об этом нашем плане генерал Ирманов и я донесли командующему 4-й армией и к вечеру 29 сентября было получено разрешение генералу Ирманову начать наступление на немцев, обложивших Ивангород, действуя главным образом на их левый фланг.
Для этого 52-я дивизия корпуса генерала Ирманова под командой генерала Мехмандарова была переправлена на судах на левый берег у деревни Павловицы, и под ее прикрытием мои инженеры Глазенап и Штромберг начали строить мост, а другая дивизия того же корпуса под командой генерала Артемьева сосредоточилась в тылу деревни Лое и направилась к выходу из крепости по левому берегу Вислы.
По странному совпадению, в это же время немцы начали свою вторую активную операцию против крепости, для чего сосредоточились в лесу против правого фланга крепости у деревни Словике-Нове, быстро двинулись вперед, захватили деревню Мозолицы и уже приближались к деревне Лое, когда оттуда появились передовые части дивизии Артемьева. Я не могу припомнить сейчас, произошел ли встречный бой или же немцы, увидев превосходные силы русских, сами поспешно отступили, но быстрым движением вперед дивизия захватила Мозолицы и продолжала преследовать противника, отошедшего на деревню Словике-Нове, где встретила сильное сопротивление.
По сведениям, встреченным мною в военной литературе несколько лет спустя, план немцев заключался в быстром и неожиданном для нас захвате деревни Лое и проникновении оттуда в центр крепости с одновременной переправой на правый берег Вислы.
Великолепным войскам 3-го Кавказского корпуса приходилось идти в атаку по грудь в воде нашего же искусственного наводнения, и это продолжалось в течение нескольких дней. Движение по болоту под дождем и сильным ружейным и артиллерийским огнем немцев было чрезвычайно трудным и, чтобы облегчить его, я приказал выдвинуть две крепостные батареи до самой деревни Лое и ввел в действие все батареи центральной и Стенжицкой групп. Немцы отвечали таким же сосредоточением огня и начался бой, продолжавшийся вплоть до 8 октября.
Одновременно с началом операций, описанных выше, [62] утром 30 сентября немцы сильно обстреляли наш левый фланг и атаковали укрепления у Олексова, но те же самые наши роты, что накануне оставили это укрепление, в этот день блестяще отбили атаку, причем командир одной роты был убит, а другой тяжело ранен.
В этот же день начальник железнодорожной жандармской команды подполковник Сувако явился ко мне и доложил, что из Радома прибыл швейцар станции, лично ему известный, и привез от немецкого командующего войсками в Радоме письмо ко мне. Письмо это он у швейцара взял и принес, а швейцара тоже привел и оставил в штабе.
Я вызвал к себе начальника штаба крепости капитана Дорофеева и сообщил ему о доложенном подполковником Сувако. Так как положение об управлении крепостями воспрещало мне вступать в какие-либо сношения с неприятелем, я решил письмо это не принимать, тем более что оно прислано не с парламентером, как это обычно делается, а с каким-то швейцаром. Присутствовавший при этом мой помощник по гражданской части генерал-майор князь Микеладзе присоединился к этому моему мнению, но посоветовал поручить небольшой комиссии ознакомиться с его содержанием. Тогда я поручил генерал-майору князю Микеладзе с начальником штаба крепости, подполковником Сувако и ротмистром Ган взять письмо, прочесть его и сообщить мне его содержание лишь в том случае, если оно содержит важные для крепости сообщения, а о происшедшем составить протокол, который представить в штаб армии. Так и сделали. Содержание письма мне не было сообщено. Несколько дней спустя я спросил об этом князя Микеладзе и он ответил, что в письме не содержалось ничего важного, а одни лишь гадости и что мне не следует знать об этом. Я не настаивал.
По ночам на всех участках фронта выходили вперед отряды разведчиков. Из донесений их 30 сентября было видно, что с началом наступления генерала Ирманова немцы стали сильно укрепляться по всему фронту, особенно же в Гневашовском лесу. По всей линии обложения строились окопы с блиндажами и проволочными сетями. В ночь на 1 октября мы выслали отряд в две-четыре роты для уничтожения участков этих работ у [63] Гневашовского леса, но оказалось, что сторожевое охранение немцев очень усилено, и отряд не мог выполнить своей задачи.
К вечеру этого дня продвижение дивизии генерала Артемьева против деревни Словике-Нове было задержано огнем очень больших сил, стянутых немцами поспешно к этому пункту. Передовые цепи дивизии находились, примерно, в 1000—1200 шагах, укрываясь в кустарниках и неровностях местности и имея резервы на опушке деревни Мозолицы.
Дивизия Мехмандарова благополучно переправилась у деревни Павловицы и двинулась к деревне Бржезница, но деревня была уже занята немцами, приступившими к ее поспешному укреплению. Под сильным огнем противника дивизия продвинулась до дороги и там залегла. Тогда немцы, чтобы облегчить положение их левого фланга, решили возобновить атаку нашего левого фланга.
С утра 1 октября немцы начали сильный обстрел всего левого фланга нашей главной оборонительной линии, а также фольварка Опацтво и фортов № 5 и Ванновский. Наша крепостная артиллерия отвечала весьма успешно. Около 11 часов утра началось наступление немцев на укрепление Олексово и деревню Славчин. Атака отбивалась ружейным огнем гарнизона этих пунктов и огнем противоштурмовых орудий. Немцы были несколько раз вынуждены отходить назад, но вновь возвращались. Наконец, около 3 часов была отбита последняя их атака. Большую пользу принесла нам Голомбская группа крепостных батарей.
К вечеру оба начальника дивизий генерала Ирманова донесли ему, что дальнейшее их наступление задерживается противником, располагающим значительно большими силами, чем мы предполагали. Тогда, чтобы облегчить положение корпуса генерала Ирманова, я решил произвести в ночь с 1-го на 2-е сильную вылазку в центре неприятельского расположения. Для этой цели был назначен 323-й Юрьевецкий полк и один батальон Мстиславского полка под общим начальством командира Юрьевецкого полка. Двигаясь по обеим сторонам насыпи железной дороги, вылазочный отряд имел задачей, скрытно приблизившись к позиции противника, атаковать опушку леса, захватить укрепления, [64] там построенные, и, продвинувшись до дороги, что идет от фольварка Сецехов на Козеницы, здесь укрепиться и удержаться, отбивая атаки и привлекая к себе возможно больше резервов противника. Так и было сделано.
Мы в крепости не имели тогда никаких сведений о силах противника и предполагали, что против нас действуют не более двух корпусов. Ныне уже установлено, что «польская армия», направленная под командованием генерала Гинденбурга для атаки Ивангорода, состояла из 2-го резервного гвардейского корпуса, корпусов 20-го, 11-го, 18-го и Силезского ландверного, то есть всего пяти корпусов (записки Белова).
Отряд вышел из крепости еще в сумерках, незаметно пересек долину, около полуночи дошел до неприятельской позиции, атаковал ее и взял, но когда начался бой в лесу, роты наши перепутались, не установили между собой связи и были выбиты из леса. При отступлении некоторые роты попали в болото и понесли потери. Так донес мне начальник отряда, командир Юрьевецкого полка.
Как это ни странно, но уже здесь, в Аргентине, где я сейчас нахожусь, я получил некоторые сведения, убедившие меня в том, что я был неправ, будучи недоволен действиями вылазочного отряда, и что отряд этот, то есть главным образом Юрьевецкий полк, блестяще выполнил свою задачу. Я узнал это из опубликованной здесь книги немецкого генерала Ганса фон Белов «Меmorias de Guerra», который принимал участие в боях под Ивангородом, командуя бригадой, против которой именно и была направлена наша вылазка. Генерал подробно останавливается на описании этого эпизода. На страницах 82—85 его книги он рассказывает:
«Ночь с 14 на 15 октября (по новому стилю) прошла очень тревожно, все время слышалась ружейная стрельба и буханье пушек. Из штаба корпуса мне сообщили, что противник (то есть русские) проник в расположение моих передовых частей у тупика 122 и взял два орудия. Я сейчас же запросил по телефону указанный пункт, и оттуда мне ответили, что там все в порядке. Я прилег и спал с перерывами. Около трех часов пополуночи поручик 93-го пехотного полка фон Арним явился ко мне с известием, что русские атаковали и проникли в расположение полка, что сейчас в лесу идет [65] бой между передовыми частями этого полка и русскими и что сам он открыл себе дорогу оружием, чтобы доставить мне это известие. Я немедленно поднял всю бригаду и приказал командиру 93-го полка отбросить русских остатками своего полка, усиленного одним батальоном гвардейских резервных стрелков, 1-й батареей 3-й гвардейской дивизии и двумя ротами 64-го полка, и на Горбатке собрал резерв, 1-й батальон 64-го полка и артиллерию. Пока полковник фон Лена разворачивал свой полк (93-й) и подвигался вперед в лесу, его правое крыло было подкреплено двумя ротами 64-го пехотного полка, а левое одним батальоном 3-й гвардейской дивизии. Оказалось, что русский пехотный полк № 323 ночью проник через болото на опушку леса и захватил врасплох мои передовые части. Русские очень искусно проникли в наши линии и сейчас же начали окапываться группами. Это ночное движение славного русского полка ЯВЛЯЕТСЯ ОБРАЗЦОМ ВОЕННОГО ИСКУССТВА.
После ожесточенного боя штыками и прикладами, русские были отброшены. Борьба была так жестока, что обе стороны не брали пленных. Потери с обеих сторон были очень велики».
Генерал посетил поле битвы, покрытое трупами убитых, и приказал немедленно начать укрепление этой позиции. Только одна его бригада потеряла в этом деле 47 офицеров и 1160 солдат, что заставило немецкое командование отвести бригаду в резерв корпуса, заменив ее частями 22-й дивизии.
Таким образом цель вылазки была достигнута, так как положение дивизии генерала Артемьева несколько облегчилось, и его стрелки стали легче продвигаться вперед.
К этому я должен прибавить, что генерал Ганс фон Белов был до войны профессором тактики в Esquela Superior de Guerra в Буэнос-Айрес, то есть в той самой, где я теперь читаю курс долговременной фортификации и ее применения к обороне государства. Перед самой войной он оставил Аргентину и поторопился возвратиться в Германию, где был произведен в генералы с назначением командующим бригадой 2-й гвардейской резервной дивизии. Эта часть и была расположена именно в том месте, куда я направил вылазку.