Глава двенадцатая
Таким образом, к утру 7 октября мы сосредоточили против левого фланга «польской армии» два полных корпуса и дивизию третьего, да против Словике-Нове действовала другая дивизия 3-го Кавказского корпуса, усиленная одним полком из гарнизона крепости. Войска эти были поддержаны четырьмя батареями подвижных крепостных гаубиц, двумя батареями 6-дм. в 200 пудов, двумя батареями 6-дм. в 120 пудов и одной батареей 42-лн. пушек. К вечеру наши войска по всей линии продвинулись вперед. У Словике-Нове они прошли болото и окопались, отделенные от позиции немцев пространством в 600—700 шагов, а против левого фланга немцев заняли положение, угрожающее охватом этого фланга.
Операционная линия 16-го и 17-го корпусов выходила прямо на тылы немцев, действовавших под Ивангородом, а между тем все их резервы были уже введены в бой и потери во всех частях были чрезвычайно велики, что ставило германские войска в тяжелое положение.
Вследствие этого приходилось думать уже не о продолжении атаки, а о спасении армии и единственным средством для этого было немедленное и поспешное отступление. Для продолжения же атаки Ивангорода решено было вызвать австрийскую армию Данкля находившуюся в это время под Сандомиром. Тотчас же было послано соответствующее приказание. Однако положение немцев было, по-видимому, настолько тяжелым, что им пришлось отступить, даже не дожидаясь подхода австрийцев.
Отступление немцев из-под Ивангорода было [71] произведено образцово. Весь день 7 октября прошел, как и предыдущий, в обычной перестрелке, вечером и ночью наше сторожевое охранение не заметило ничего особенного, а между тем в течение всей ночи немецкие части очищали свои позиции по всему фронту и отходили на Горбатку и далее на Радом. Только перед рассветом 8 октября, проникнув вглубь Гневашовского леса, наши разведчики нашли его пустым, равно как и все соседние участки немецких траншей, оказавшиеся оставленными.
Едва мне донесли об отходе немцев, я приказал начать преследование, ибо далеко уйти они не могли. Для этого был выделен из состава гарнизона отряд из трех полков, двух батальонов, трех батарей полевой артиллерии и двух сотен пограничной стражи. Отряд спешно собрался около 8 часов утра, а я сам с Великим Князем Николаем Михайловичем поехал на оставленные немцами позиции осмотреть их.
Одновременно я приказал инженерам и саперам нанести на карту все немецкие укрепления, возведенные на линии обложения, а затем сейчас же приступить к их уничтожению. Находясь на позициях, оставленных немцами, около 12 часов дня я услышал орудийную стрельбу и предположил, что наши отряды догнали немцев и завязали с ними бой, но некоторое время спустя канонада стала как будто приближаться, и это казалось странным.
Около 2 часов дня я вернулся в крепость, а через полчаса прибыл посланный из отряда с донесением, что отряд, выйдя из крепости, двинулся тремя колоннами, немцев не догнал, но у деревни Черный Ляс средняя колонна совершенно неожиданно заметила отряд, идущий ей навстречу и оказавшийся головным отрядом австрийской армии, идущей в Ивангород на смену немцам. Завязался бой, наш отряд стал отступать к крепости, послав мне об этом донесение. Было, таким образом, очевидно, что неприятель вновь наступает на крепость и, если его силы значительны, то он может прорваться через главную оборонительную линию вслед за отступающим нашим отрядом. Тогда я послал начальнику отряда приказание не входить в крепость, а занять позицию впереди главной оборонительной линии, упираясь правым флангом в Банковецкий лес, где [72] войти в связь с войсками генерала Ирманова, а левым флангом связаться с главной оборонительной линией у деревни Славчин.
Извещенный об этом генерал Ирманов сообщил мне, что его передовые части уже подходят к Горбатке и войдут в связь с моим отрядом.
Из двух батальонов пехоты и двух бригад ополчения, оставшихся у меня в крепости, я выдвинул один батальон на мой крайний левый фланг, а дружины собрал в резерв линии обороны. Я сознавал, что положение крепости было, если не критическим в этот момент, то очень угрожаемым, потому что левый фланг отряда не мог связаться с оборонительной линией, будучи отрезан от нее наводнением, а в тылу отряда, между ним и укреплением, тянулись непрерывные ряды проволочных заграждений.
Представьте себе мою радость, когда с фортов № 2 и № 4 мне сообщили по телефону, что с севера и востока к крепости приближаются части Гвардейского корпуса и кавалерия проходит уже линию фортов, а с юга к форту № 4 подходит бригада 75-й дивизии.
Приблизительно час спустя, когда с запада приближались к крепости австрийцы, через Вислу в самой крепости уже начали переправляться на левый берег части нашего Гвардейского корпуса и 2-я бригада 75-й дивизии генерала Штегельмана.
Первой переправилась бригада гвардейской конницы под начальством генерала Маннергейма, а затем 2-я гвардейская дивизия, из которой полки Финляндский и Московский немедленно были направлены далее, на поддержку моего отряда. Тем самым движение австрийцев на правом фланге было остановлено, но на левом они дошли до деревни Сарнов и стали обходить Солигаличский полк, прикрывая этот маневр сильным артиллерийским огнем по нашей артиллерийской группе у деревни Голомб, о существовании которой их, видимо, немцы успели предупредить. Однако ответный огонь Голомбской группы скоро заставил их замолчать. Уже начало темнеть, когда в крепость прибыла и 1-я гвардейская дивизия и по моей просьбе Семеновский полк тотчас же начал наступление на деревни Гневашово и Высоко Коло, а Преображенский полк занял участок оборонительной линии от Вислы до деревни Славчин [73] и вошел в связь с Солигаличским полком, который к этому времени уже втянулся в крепость и занял прежний свой участок у деревни Славчин. Ночь прошла в таком положении: у меня в квартире теперь, кроме генерала Ирманова, поселился еще и генерал от кавалерии Безобразов, командир Гвардейского корпуса. Прибыв в крепость, он сейчас же явился ко мне и заявил, что по закону он обязан мне подчиниться, что и делает. Я от этого отказался, а предложил действовать совместно и дружно и отдал ему для отдыха мою спальню и остальные комнаты моего дома для его штаба.
Ночью у меня в кабинете мы совещались и решили начать с утра наступление, главным образом с левого фланга крепости. Так и сделали. Но утром мы узнали, что накануне в Ново-Александрию прибыл 25-й корпус генерала Рагозы, который к утру уже успел частью переправиться и также начал наступление. Мы тотчас же вошли с ним в связь и предложили работать совместно. Генерал Рагоза откликнулся на это предложение гораздо охотнее, чем это сделал в свое время генерал Мрозовский.
Я не знаю в эту войну другого примера поразительно единодушной работы, как между мной и генералами Рагозой, Безобразовым и Ирмановым. Когда кому-либо из моих соседей требовалась помощь крепостной артиллерии, то мои артиллеристы ценой громадных усилий передвигали свои батареи вперед на пять-шесть верст, даже за главную оборонительную линию. Но зато, когда тому или иному участку крепости требовалась помощь пехотной части, то и мне отказа не было. Так создалось тогда чрезвычайно интересное и редкое в истории положение: армия, подошедшая к крепости, чтобы ее атаковать и взять, сама оказалась атакованной. Роли переменились диаметрально, и с первого же момента австрийцам пришлось думать уже не об атаке крепости, а о собственной обороне, а со следующего дня даже не об обороне, а о своем спасении...
Нужно отдать справедливость австрийцам: они сопротивлялись чрезвычайно упорно, отстаивая каждый шаг.
9, 10 и 11 октября бой шел с громадным напряжением и переменным успехом. Однако уже в эти дни нашей крепостной артиллерии, главным образом Голомбской [74] группе, удалось подбить несколько орудий австрийской тяжелой артиллерии, которые и были затем взяты войсками генерала Рагозы.