[49]

Штурм Эрзерума.

Значение нравственного элемента.

Будущий историк великой войны архивными богатствами сможет в деталях восстановить ход всех событий борьбы на русском фронте, однако кипы официальных документов, добросовестно рисуя фактическую сторону, не передают главного: работы той лаборатории ума и воли, знакомство с которой даёт ключ к уразумению подлинной сущности прошлых исторических процессов. Только те, кто близко стоял к центрам замысла и исполнения, могут разъяснить истинный ход событий и передать, как зарождалась идея данной операции в душе полководца, какую эволюцию претерпевала эта идея прежде своего осуществления.

Мировая война на всех своих фронтах явила примеры несомненного упадка военного искусства. Зарывшись в землю и отказавшись от манёвра, массовые армии возродили забытые времена линейной стратегии. Утрату национальных и воинских добродетелей стремились восполнить количеством и техническими достижениями. Блестящим, неизменным и единственным по масштабу исключением является война на Кавказском фронте. Изучение этой войны особенно необходимо, дабы изжить упадочные идеи 1915—1918 г.г. и опять вернуться на исторические российские пути. Между тем, не только широкие круги, но и лица, специально изучающие историю мировой войны, в общем мало знакомы с кавказскими операциями.

«Западники» обычно недооценивают кавказские достижения, ссылаясь при этом на то обстоятельство, что на Кавказе война велась «устарелыми» приёмами и против, якобы, слабейшего врага. Человек был, есть и будет главным элементом войны. В эпохи Александра Македонского, Юлия Цезаря, Суворова, Наполеона, «приёмы» были ещё более устарелыми. [50] Однако, примеры этих мастеров военного дела никогда не потеряют своей величайшей поучительности. Не ростом техники и не теми или иными формами определяется степень военного искусства, а исключительно достижениями духа и верностью основным принципам ратного дела.

В штурме Эрзерума не принимали участия ни танки, ни 11-дюймовые пушки, однако их отсутствие нисколько не понижает оценки этого штурма как выдающегося военного предприятия.

Что касается «слабейшего» врага, то подобное мнение о турецкой армии является крайне предвзятым. «Слабейший» враг оказался достаточно сильным и искуссным, чтобы отразить все попытки союзных сил форсировать Дарданеллы. Галлиполийская операция 1915 года закончилась бесславно для союзников, несмотря на то, что в распоряжении англичан находилась вся мощь тогдашней сухопутно-морской техники. Уже этот пример показывает, каким серьёзным и стойким противником были турки.

Успехи на Кавказском фронте объясняются тем‚ что прекрасные войска, воспитанные в лучших военных традициях прошлого, управлялись блестящим талантом генерала Юденича.

Командующий Кавказской армией
генерал-от-инфантерии
Николай Николаевич Юденич.
Фото: «Разведчик». № 1317,
2 февраля 1916 года. С. 67.

Проведший всю свою предыдущую службу на окраинах, Н. Н. Юденич был мало известен широким армейским кругам. Впервые его имя приобрело известность после Сарыкамыша (1914 года).

Чрезвычайно скромный, молчаливый человек, органически чуждый помпе или шумихе, он не имел около себя «военных корреспондентов» и не любил рекламы. Даже тогда, когда за штурм Эрзерума он был награждён редким отличием, — Георгиевской звездой, и тогда ген. Юденич не решился поехать в ставку Верховного Главнакомандующего, дабы представиться верховному вождю, которому он так преданно служил.

Ген. Юденич является единственным военачальником, который на всём протяжении войны не знал поражений, имея всегда дело с превосходными силами противника, в действиях которого неизменно чувствовалась немецкая указка, ген. Юденич мог побеждать только искусством и верою в свои войска. Он долго «вынашивал» идею каждой операции‚ но, приняв решение, проводил его с величайшей энергией и волей. Никакие промежуточные препятствия и осложнения не могли ослабить его желания победы.

Почти каждая операция Кавказской армии являлась по замыслу чрезвычайно рискованной. Однако это было лишь внешнее впечатление, ибо каждый такой рискованный манёвр являлся следствием глубоко продуманной обстановки. И если теперь изучать по годам боевую работу ген. Юденича, то [51] в ней резко проявляется признак подлинного таланта: всё более и более увеличивающееся совершенство. Если Сарыкамыш был для ген. Юденича блестящей импровизацией, то операции 1915 года‚ а в особенности Эрзерум являются уже достижениями большого военного таланта.

Со всею обоснованностью можно утверждать, что в лице ген. Юденича Россия имела полководца, равного Скобелеву.

Это утверждение основывается, конечно, не на числе побед, выигранных Кавказской армией. Для подобного суждения военная наука имеет определённые отправные точки — основные принципы военного искусства. И если с точки зрения военной науки разбирать операции ген. Юденича, то надо признать непоколебимость этих принципов в каждой операции командующего Кавказской армии.

Военная история знает немало примеров, когда хорошо задуманная и энергично проводимая операция неудавалась потому, что не были своевременно разгаданы намерения враждебной стороны (Аустерлиц, Ляоян, Марна). Умение угадать замыслы врага, предупреждать и парировать их — свойства только таланта. И ген. Юденич в сильной степени обладал этим даром.

Внешностью, привычками и вкусами ген. Юденич резко отличался от Скобелева, но их военные дарования были во многом схожими. И у того, и у другого та же смелость замысла и та же красочность выполнения, одинаковое умение разгадать план врага и использовать его слабые стороны.

Скупой на слова, чуждый внешним эффектам, генерал Юденич понимал, что современное управление боем уже не нуждается в приёмах, применявшихся Скобелевым на Зелёных горах или у Геок-тепе. Поэтому личный пример старшего начальника, редко применимый при масштабе современных сражений, заменялся у Юденича силой и тайной того внутреннего магнетизма, которая двигала кавказские войска на подвиги исключительные.

Если подготовка Скобелева к среднеазиатским походам считается чрезвычайно поучительной и показывает, что Белый генерал был выдающимся военным администатором, то организационная работа Юденича по устройству тыла и по подготовке войск может быть названа по своим итогам изумительной.

Родственны два этих генерала ещё и тем, что всю силу и яркость своих талантов они умели проявлять лишь тогда, когда им предоставлялась должная самостоятельность.

Минувшая мировая война на европейских фронтах описана ныне достаточно подробно. Изучение её истории убеждает, что ни одна из армий обеих сторон не имела столь [52] оригинальной системы управления войсками, какую организовал ген. Юденич.

Все отделы штаба Кавказской армии находились в Тифлисе. Там же, объединяя их работу находился волевой и энергичный начальник штаба ген. Болховитинов. Благодаря свойствам своего характера, он не нуждался в частых указаниях, самостоятельно разрешал самые сложные вопросы, руководствуясь лишь пожеланиями и директивами командующего армией и тем избавлял ген. Юденича от перегружения тыловыми заботами.

При ген. Юдениче, всё время бывшем при войсках, имелся лишь так называемый «полевой штаб»: генерал-квартирмейстер ген. Томилов, 4—5 офицеров генерального штаба и аппарат связи, прекрасно оборудованной. На связь ген. Юденич обращал особое внимание, и эта сторона управления являлась одной из серьёзных причин кавказских успехов.

В военной литературе ещё до войны дебатировался вопрос о функциях начальников штабов. Противники положений, принятых в нашей армии, рекомендовали «разгрузить» старших начальников и заботы административно-хозяйстенного порядка возложить на начальника штаба. Подобной системы придерживался во время всей войны ген. Юденич, и эта система дала прекрасные результаты. Благодаря подобной организации, командующий армией своё преимущественное внимание уделял оперативным вопросам. Ни отдельного рабочего кабинета, ни определённых часов доклада ген. Юденич не имел. Он имел лишь свой стол в комнате оперативного отделения, где всегда находились начальник оперативного отделения генерального штаба полковник Масловский и начальник разведывательного отделения генерального штаба подполковник Драценко. Работа продолжалась весь день, и командующий армией в любое время готов был выслушать тот или иной доклад.

Враг мелочей, предоставляя своим помощникам полную свободу действий, ген. Юденич не вмешивался в повседневные дела квартирмейстерской части, но, сидя в одной комнате с начальниками отделений, всё видел и слышал.

Посреди комнаты всегда стоял стол с картой Кавказского фронта, на каторой в подробностях были отмечены положения обеих сторон. Все доклады командующему происходили у этой карты. Около неё ген. Юденич проводил большую часть дня и потому знал детально расположение своих и турецких войск. Это обстоятельство необходимо особенно отметить, ибо фронт был около 800 вёрст.

Разработка плана намеченной операции была тоже необычна. Вокруг карты склонялись ген. Юденич и его офицеры генерального штаба.

Каждый мог совершенно свободно высказывать своё [53] мнение, вступить в спор с командующим и отстаивать своё предложение. Подобной системой достигалось то, что принятое решение во всех деталях усваивалось штабом. И когда начиналась операция, квартирмейстерская часть понимала ген. Юденича и друг друга с полуслова. В умах и в сердцах командующего и его штаба жили тогда одни и те же идеи, одни и те же настроения, в результате чего работа отличалась редким единодушием. Выбирая с большим разбором чинов своего полевого штаба, ген. Юденич уже безоговорочно доверял своим помощникам.

На время операции ген. Юденич всегда выезжал вперёд, дабы в непосредственной близости к войскам руководить ходом сражения. Каждому офицеру генерального штаба «поручался» тогда тот или иной корпус, та или иная группа. Это означало, что данный офицер на время всей операции должен был поддерживать непрерывную связь со «своим» корпусом, сообщать ему по телефону обстановку, все распоряжения и быть детально знакомым с положением дел на участке «своего» корпуса. Такой офицер обязан был в любую минуту боя дать командующему армией исчерпывающую справку. Зная в подробностях намерения ген. Юденича и всю обстановку на фронте армии, а особенно у соседей «своего корпуса», этот офицер генерального штаба умел всегда и исчерпывающе отвечать на все запросы командира корпуса или его начальника штаба.

Прекрасная связь и полная ориентировка, дополняемая показаниями пленных {1} и разведкой аэропланов давали командующему армией полное представление о том, что делалось на фронте. Молчаливый ген. Юденич без излишних вопросов «впитывал» все сведения и силою своего таланта выбирал те, какие в конце концов, каждую операцию венчали громкой победой. В потребных случаях на фронт командировался офицер генерального штаба, наделённый всегда большими полномочиями. Зная своих помощников, ген. Юденич знал, что эти полномочия будуть использованы со всею пользою для дела. Личный состав и его блестящая ориентировка гарантировали от повторения печального примера офицера германской главной квартиры подполковника генерального штаба Хенча в дни сражения на Марне.

Когда требовала обстановка, ген. Юденич сам выезжал [54] на фронт в сопровождении начальника оперативного или разведывательного отделения. В штабе тогда оставался генерал-квартирмейстер и помощники начальников отделений, продолжавшие твёрдо и уверенно руководить всем фронтом.

В период боёв подобная напряжённая, дружная работа происходила круглые сутки. И командующий, и его штаб спали тогда по очереди 2—3 часа в сутки. Горение духа настолько было велико, что ген. Юденич зачастую лично настаивал, чтобы тот или иной офицер прилёг отдохнуть.

Необходимо отметить ту особую роль, какую играли в творческой работе полевого штаба начальник оперативного отделения полковник Масловский и начальник разведывательного отделения подполковник (в дальнейшем полковник) Драценко. Выдающиеся, высоко одарённые офицеры генерального штаба, они были разны по свойствам своего характера и в то же время чрезвычайно друг друга дополняли. Оба они обладали в сильной степени тем мужеством решения и той ясностью взгляда, какие так необходимы на войне лицам, кои ведают операциями в крупных масштабах. Один (полковник Масловский) — методический, дисциплинированный ум, с несомненным талантом охватить во всём её объёме, дабы извлечь из неё всё главное и насущное для данной цели. Другой (полковник Драценко) — с огненной душой, весь порыв и горение. Как ни бывало тяжело положение фронта, оба они всегда сохраняли твёрдость духа, ясность мышления и непоколебимую веру в конечный успех. В их лице ген. Юденич имел не только талантливых исполнителей. Дух творчества и инициативы был всегда присущ этим офицерам генерального штаба.

В лице генерал-квартирмейстера ген. Томилова штаб Кавказской армии имел человека большого мужества, ясного ума, редкого хладнокровия и больших личных добродетелей. Эти его качества усиливались редкой скромностью, а всё вместе взятое способствовало той сердечности и доброжелательности, какие установились между полевым штабом армии и последующими инстанциями.

Кавказские войска, как вообще все части, располагавшиеся на российских окраинах, вдали от разлагающего влияния крупных городских и промышленных центров, хранили свежесть духа и традиции прежнего боевого опыта. Они обладали тремя воинскими добродетелями: подвижностью, порывом и взаимной выручкой. В представлении войск война воспринималась лишь как манёвренная.

Подобные блестящие качества войск и были использованы в полной мере генералом Юденичем. Служа на Кавказе ещё до войны, Н. Н. Юденич хорошо знал командный состав и потому имел полную возможность при решении [55] тех или иных боевых задач, учитывать особенности характера подчинённых ему начальников.

Естественные условия театра войны были крайне тяжелы: лабиринты грозных гор, безлесных и обычно безводных. Полное бездорожье. Зимою — глубокий снег и частые снежные метели.

Штурм Эрзерума является классическим примером торжества духа над материей, примером того, как подлинный военный талант и прекрасные войска сумели использовать обстановку, и как на войне «обстановка повелевает».

Являясь базой турецкой армии, Эрзерум представлялся штабу Кавказской армии твердыней недоступной. Это была действительно мощная крепость, прикрывавшаяся классической Деве-Бойнской позицией и усиленная двумя линиями фортов, прекрасно применённых к местности. Справа крепость прикрывалась непроходимым Палантекенским хребтом (11 тыс. фут), слева — массивами Думлу-дага и Карга-базара (10 тыс. фут), с единственным проходом между ними (со стороны Ольт), запираемым фортами Кара-гюбек и Тафта.

Вся система укреплений считалась мировой военной литературой образцом неприступности, каковую свою славу Эрзерум неизменно поддерживал в предыдущих войнах.

Учитывая природную и техническую силу Эрзерума с его мощной артиллерией, ген. Юденич не предвидел в более или менее близком будущем каких-либо операций вблизи этой крепости.

В силу особо неблагоприятных обстоятельств, сложившихся летом 1914 года, штаб Кавказской армии не имел той тайной агентурной сети, каковую имеет каждая держава в других государствах. Ввиду этого обстоятельства работа разведывательного отделения была чрезвычайно усложнена. Всё же разведывательное отделение сумело справиться со своей нелёгкой задачей, и штаб всегда имел точные сведения о силах и намерениях противной стороны.

В середине ноября 1915 г. были получены сведения, что главное турецкое командование после ликвидации галлиполийского фронта решило большую часть освободившихся войск двинуть на Кавказский фронт и после завершения этой переброски перейти к решительным действиям. Силы Кавказской армии по численности значительно уступали турецким, а с прибытием (в конце февраля — начале марта 1916 г.) галлиполийских корпусов турецкая армия усиливалась бы почти вдвое. Тяжёлое положение нашего западного фронта не давало основания рассчитывать на поддержку со стороны Ставки. Зная, что в будущем весеннем столкновении [56] Кавказская армия будет предоставлена лишь собственным силам, ген. Юденич решает перейти в наступление против главных сил турок и нанести им возможно больший урон, дабы подходящие галлиполийские корпуса явились уже не усилением, а только пополнением.

Целью своих действий командующий Кавказской армией намечает исключительно армию противника. Испросив разрешение августейшего Главнокомандующего‚ ген. Юденич переходит в наступление на всём фронте армии, нанося главный удар главным силам противника, занимавшим укреплённую позицию примерно в ста верстах восточнее Эрзерума.

Суровая зима, обильный снег и горные снежные бури значительно осложняли операции, но в то же время зимняя непогода была искуссно использована ген. Юденичем: благодаря лучшему снабжению и заботам, русские войска были хорошо одеты, тогда как турецкие части тёплой одежды не имели и, по показаниям пленных и перебежчиков, сильно страдали от холода и снега.

Начиная операцию, ген. Юденич предполагал ограничиться несколькими короткими ударами, дабы нанести возможно больший урон туркам. Ни явных, ни даже тайных предположений овладеть Эрзерумом не было.

План предстоящей операции разрабатывался в величайшей тайне. Его подробности были известны лишь ближайшим оперативным сотрудникам ген. Юденича. Дабы не вызвать преждевременного внимания турок, необходимая перегруппировка войск была произведена в дни, ближайшие к началу операции.

Одновременно с передачей войскам директивы предстоящих действий и с началом перегруппировки была прервана связь фронта с тылом. Отправление всей телеграфной и почтовой корреспонденции, как и выезд всех лиц из района Сарыкамыш — Карс в сторону Тифлиса был воспрещён. Никакое служебное положение не допускало исключений, что, конечно, не имело силы для тех, кто командировался штабом армии.

Письма и телеграммы продолжали приниматься, но начальники почтовых контор имели секретное указание не отправлять в тыл принятую корреспонденцию. Ввиду этого никто не подозревал о принятых мерах. Запрещение выезда объяснялось усиленным движением воинских поездов от фронта в тыл, что породило слухи об ослаблении наших сил на фронте.

Благодаря принятым мерам, тайна была соблюдена полностью.

Дабы элемент внезапности сыграл свою роль возможно действительнее, атака турецкой укреплённой позиции была [57] назначена в ночь на 1 января, т. е. в новогоднюю ночь, каковая, как это было известно туркам, очень чтилась русским бытом. Начало атаки было назначено в 12 час. ночи.

Артиллерийская подготовка не производилась, но за несколько дней до 1 января наша артиллерия в различное время дня открывала огонь, каковой туркам представлялся бессистемным, но в действительности вёлся согласно выработанного плана. Более интенсивный огонь 31 декабря, судя по позднейшим показаниям пленных, не вызвал у противника никаких опасений. Исходные для атаки участки войска заняли в сумерки. С этого же времени, т. е. с наступлением сумерек, на фронте наступила тишина, ещё более убедившая турок, что русские готовятся встречать Новый год.

К началу операции ген. Юденич переехал в с. Караурган, чтобы быть в непосредственной близости к тому району, где намечались главнейшие действия Кавказского фронта.

Общая схема периода Кеприкейского сражения.

В 12 час. ночи ген. Юденич и его помощники поздравили друг друга с наступающим Новым годом. Настроение было серьёзным и углублённым. Небольшая керосиновая лампа тускло освещала карту фронта. Всех невольно тянуло к этой карте, словно каждый пытался увидетъ, что творится на фронте в эту холодную новогоднюю ночь.

Около 2 час. ночи было получено первое донесение из штаба I Кавказского корпуса: первая линия турецких укреплений взята, идёт штыковой бой.

К утру выяснился полный успех. Турки повсюду отходят, преследуемые нашими частями...

Успеху внезапной атаки способствовало ещё и то обстоятельство, что разведчики, назначенные для резки проволоки, были одеты в белые халаты. Сливаясь со снегом, они незаметно приблизились к турецким окопам.

Эта ночная атака произвела на турок сильнейшее впечатление. Их попытки задержаться на тыловых позициях успеха не имели. Энергично преследуя отходящего противника, кавказские войска с каждым днём увеличивали свои трофеи (пленные, орудия, обозы) и усиливали наступательный порыв.

С оставлением сильных Киприкейских позиций турецкая армия отбрасывалась уже к Эрзеруму, ибо иных сколько-нибудь подходящих естественных позиций, прикрывавших подступы к крепости со стороны Пассинской долины уже не было. Обессиленные неприятельские части неудержимо откатывались назад, стремясь опереться на крепостные форты, и устроиться под защитой мощной крепостной артиллерии.

Для штаба армии было ясно, что в войсках противника совершается уже тот нравственный перелом, когда командование [58] перестаёт руководить своими войсками. Свойства турецкого солдата — стремительного в атаке, стойкого в обороне и панического при неудачах — хорошо были известны ещё на примерах прошлых кампаний. Донесение войсковых начальников единодушно подтверждали проявление азиатской впечатлительности.

Согласно показаниям пленных, турецкое командование решило задержаться в непосредственной близости к Эрзеруму, примерно на линии Гассан-Калы. Однако, стремительной конной атакой Сибирской казачьей бригады, искуссно направленной ген. Юденичем во фланг, противник был сбит и с этой своей последней перед крепостью позиции.

Дабы выйти во фланг неприятельскому расположению, сибиряки должны были форсировать узкое горное дефиле, прочно занятое турецкой пехотой. Сбив это прикрытие, казачья бригада стремительно атаковала врага и преследовала на протяжении нескольких вёрст.

Указанная конная атака окончательно деморализовала турецкие войска, и они спешно отошли за крепостные форты.

Не ожидая того, русская армия оказалась перед крепостью, силуэты которой грозно выделялись на крутых неприступных скалах Деве-Бойны.

Неожиданно достигнутые успехи побудили августейшего Главнокомандующего приказать генералу Юденичу прекратить дальнейшие операции, отвести войска назад, занять ими Киприкейскую позицию (в 2-х переходах от Эрзерума), где укрепиться и привести себя в порядок.

В это время в душе ген. Юденича зарождается решение использовать величайший порыв своих войск и сложившуюся обстановку. Однако подобное серьёзное решение требует той психологической подготовки, какая необходима полководцу прежде, чем свой замысел претворить в исполнение...

Во исполнение приказания Главнокомандующего командующий армией командирует генерального штаба полковника Масловского и подполковника Штейфона произвести рекогносцировку Киприкейской позиции и наметить на ней участки будущего расположения.

Названные штаб-офицеры генерального штаба, прекрасно ориентированные в общем положении дел, прежде всего посетили штаб I Кавказского корпуса. Настроение командира корпуса ген. Калитина, его штаба и войск не оставляли желать лучшего. Одержанные уже успехи создавали такой подъём, какой гарантировал выполнение боевых задач даже исключительной трудности.

Решение об отводе назад вызывало общее разочарование.

Полковник Масловский и подполковник Штейфон являлись [59] горячими сторонниками продолжения дальнейших действий. Настроение командования и войск I Кавказского корпуса ещё более убедило их в необходимости штурма.

Выехав из штаба корпуса, оба штаб-офицера решают не исполнять приказание рекогносцировать Киприкейскую позицию, а ехать вперёд к Эрзеруму.

Следуя Пассинской долиной, они лично убеждаются, насколько был поспешным отход турецкой армии. Повсюду видны брошенные передки, повозки, оружие‚ предметы снаряжения. В районе Гассан-Кале видны ещё все следы недавней атаки сибиряков: поле покрыто трупами зарубленных аскеров. Разрубленные черепа и отсечённые плечи свидетельствуют об ударах казаков.

В Гассан-Кале из бывшего турецкого госпиталя выносили в это время трупы тифозных. Их складывали тут же на улице, и эти жуткие штабеля тел показывали, как сильна эпидемия в турецкой армии.

Полковник Масловский и подполковник Штейфон прибывают к авангарду и совместно с начальником штаба 4-й стрелковой дивизии проходят за линию нашего сторожевого охранения.

Невооружённым глазом они ясно видят грозные форты, наносят на карту места видимых батарей, изучают фортовую линию и подступы к ней. Здесь же на месте обсуждается план возможного штурма. Обстановка подсказывает, что в случае штурма главный удар необходимо вести на левый фланг крепостного укрепления, на форты Делан-гез (первой линии) и Чабан-деде (второй линии). Это тактические ключи крепости.

Схематическая карта Эрзерумской крепости.

Полковник Масловский обращает внимание, что массивы Карга-базара, являющиеся подступами к указанным фортам, не заняты противником. Он именем командующего армией предлагает начальнику штаба дивизии без промедления занять этот важный пункт, что и исполняется. Это распоряжение оказало в дальнейшем громадную помощь нашим штурмующим частям, ибо приблизило исходное расположение русских войск и тем обеспечило внезапность удара.

Всё виденное окончательно убедило полковника Масловского и подполковника Штейфона в необходимости овладеть Эрзерумом. Не заезжая на Киприкейские позиции, они возвращаются в штаб армии и докладывают свои впечатления ген. Юденичу.

Ген. Юденич и раньше понимал, что второго столь же благоприятного случая быть может уже и не представится в дальнейшем ходе кампании. Инстинктом настоящего полководца он чувствует необходимость штурма, дабы использовать расстройство турецкой армии и её явно приниженную психику. [60]

Доклад штаб-офицеров генерального штаба, по-видимому, укрепляеть его намерение. Командующий армией немедленно лично идёт с полковником Масловским в аппаратную, вызывает ген. Болховитинова, передаёт результаты только что произведённой разведки, сообщает своё решение и просит ген. Болховитинова доложить всё сказанное августейшему Главнокомандующему и испросить у него разрешение на штурм.

Полученный из Тифлиса ответ вновь подтверждает первоначальное приказание об отводе войск на Киприкейскую позицию.

Подобный план Главнокомандующего имел своё серьёзное обоснование: армия неожиданно для себя оказалась перед крепостью, штурмы которой в прошлых войнах успеха не имели.

Громадным броском наши войска углубились в Армению и оторвались от своей базы. Полное бездорожье до крайности осложняло и затрудняло подвоз и эвакуацию. Только небольшим участком своей общей линии под Эрзерумом русские войска занимали Пассинскую долину, где имелись населённые пункты, а следовательно укрытия от непогоды и дрова.

Вся остальная линия проходила по труднодоступным безлесным, покрытым глубоким снегом горным лабиринтам. Патроны, пищу и дрова надо было подвозить на вьюках, ибо иные способы подвоза были невозможны. Воду добывали, кипятя снег в котелках. Трудно было представить более тяжкие условия горной войны, ведённой в дикой, некультурной стране.

Главное же, надо вспомнить, что только что минул 1915 год, год крайне тяжёлый для союзных сил. Русская армия только что пережила свой «великий отход», англичане имели крупную неудачу на Галлиполийском фронте. Повсюду имела успех враждебная сторона. Общественные настроения России и союзных стран были принижены. Возможная неудача под Эрзерумом могла иметъ тяжёлые общеполитические и стратегические последствия.

Кавказская армия вопреки всем ожиданиям оказалась у стен Эрзерума. Благоразумие подсказывало не подвергать себя риску неудачи, тем более, что все материальные преимущества были на стороне турок. К тому же в начале 1916 г. русская армия ещё переживала тяжёлый кризис в области артиллерийского снабжения. Скудные запасы артиллерийских снарядов и ружейных патронов были, в значительной мере, израсходованы Кавказской армией во время только что закончившейся операции. Тяжёлой артиллерии не имелось, а без её наличия казалось безумием штурмовать первоклассную крепость, тем более, что турки всегда славились искусством обороны. [61]

Всё это прекрасно знал ген. Юденич и его полевой штаб, однако они знали ещё то, чего не мог знать удалённый от фронта Тифлис. Они чувствовали, вопреки протесту рассудка, что успех штурма обеспечен. Им передавалась та незримая духовная обстановка, какая в те дни создалась на фронте русской и турецкой армий. Эту обстановку невозможно было объяснить словами с тою силою, с какою она чувствовалась сердцем. Это была область того незримого и чудесного, которое не поддаётся рассудочному учёту, но в то же время является главной данной победы.

Невзирая на повторное приказание, ген. Юденич затягивает отход войск на Киприкейские позиции, энергично готовится к штурму и настаивает на разрешении овладеть Эрзерумом.

В конце концов разрешение даётся под его «личную ответственность».

Много надо было иметь веры в законы военного дела и в свои войска, чтобы так настойчиво добиваться разрешения на столь сложную и трудную операцию. Не мог не понимать командующий армией и того, какую страшную ответственность перед Верховным командованием и перед Родиной он возлагает на себя. И в те дни подготовки ген. Юденич был особенно молчалив и самоуглублён.

Получив разрешение на штурм, командующий энергично осуществляет те меры, какие им были уже продуманы в период переговоров. Он снимает с второстепенных участков фронта всё, что можно было там взять, и, в сущности, оставляет обширный фронт почти обнажённым, но зато сосредотачиваетъ к Эрзеруму до ¾ пехоты своей армии. Героическими мерами подвозит из Карса тяжёлую артиллерию и устанавливает её против левого фланга крепостных укреплений (главного пункта атаки). Здесь же сосредотачивается артиллерия I и IV Кавказских корпусов. Все резервы, какие были в тылах, вплоть до ополченской бригады, притягиваются к фронту. Для действий против Чабан-деде, усиленного фортом первой линии Далан-гез (тактический ключ крепости) назначается 39-я дивизия, наиболее сильная по числу и доблестная по духу.

Под давлением августейшего Главнокомандующего Ставка отпускает в распоряжение ген. Юденича небольшой запас артиллерийских снарядов и ружейных патронов. Наши аэропланы производят съёмку фортовых линий. Время штурма сохраняется в глубокой тайне.

Незадолго до начала Эрзерумской операции к генералу Юденичу прибыл генерал Ф. Ф. Палицын, состоявший в распоряжении августейшего Глевнокомандующего. Затруднительно ныне установить истинную цель приезда, но несомненно одно, что ген. Палицын являлся противником штурма и, [62] прибыв в штаб, не скрывал этого. После бесед с ген. Юденичем и генерал-квартирмейстером, ген. Палицын вёл продолжительные разговоры с полк. Масловским, с полк. Драценко и с подполк. Штейфон. Все эти разговоры имели явной целью ознакомиться, во-первых, с настроениями и взглядами не только ген. Юденича, но и его штаба, а во-вторых, выяснить, насколько точно штаб учитывает силы противной стороны. Ф. Ф. Палицын, по-видимому, убедился, что штаб отнюдь не преуменьшает фактических сил турок и твёрдо помнит, что в предстоящей операции встретит почти тройное превосходство неприятельской артиллерии.

Возвращаясь в Тифлис, ген. Палицын искренне желал ген. Юденичу победы, но заметно сам мало верил в возможность таковой.

За три дня до начала штурма ген. Юденич переехал в Гасан-Кале — пункт, ближайший к Эрзеруму. Из места расположения штаба можно было в подробностях наблюдать всю линию Деве-Бойны.

Днём 2 февраля закончилась установка тяжёлых орудий, доставленных из Карса, и в этот день они должны были впервые открыть огонь. Для наблюдения за результатами стрельбы ген. Юденич командировал генерального штаба подполковника Штейфон.

Около полудня наша артиллерия открыла огонь по фортам Далан-гез и Чабан-деде. Турецкая артиллерия немедленно стала отвечать, стремясь подавитъ наш огонь. Несмотря на интенсивность неприятельской стрельбы, в ней как-то не чувствовалось «души».

В ночь на 2 февраля, т. е. перед моей поездкой к Эрзеруму, перебежал к нам турецкий офицер-артиллерист. Он давно служил в крепости, знал детально её артиллерийские средства и подробно рассказал организацию обороны. Его сведения были чрезвычайно ценны, ибо решившись сбежать, он собрал подробные сведения о расположении своих войск. Таким образом, накануне штурма мы имели подробные данные о силе и средствах обороны.

Командующий армией приказал мне при отправлении на артиллерийский участок взять с собой этого перебежчика, дабы он мог корректировать нашу стрельбу.

Как ни ценен был подобный человек, ген. Юденич не мог скрыть своего презрения к этому изменнику.

«Возьмите с собой этого мерзавца, пусть он поможет нашей артиллерии своими указаниями...»

Огонь осадной батареи продолжался до сумерек, т. е. в течение около 4 часов. За столь короткий срок наша слабая тяжёлая артиллерия, конечно, не могла добиться решительных результатов. Внешний же эффект её огня был [63] несомненным. Скоро замолчал форт Далан-гез, каковое обстоятельство с большим удовлетворением было воспринято нашими войсками, следившими за подготовкой. В этом единоборстве артиллерии сказывалось явное преимущество нашей стрельбы. Лично мне представлялось, что подобная артиллерийская подготовка штурма имеет, преимущественно, моральное значение. Наша слабая тяжёлая артиллерия всё равно не могла бы нанести действительно серьёзных повреждений такому мощному форту, как Чабан-деде, — главному пункту атаки. Продолжать дальнейшую подготовку, это значило приучить турок к нашему огню и пробудить недоверие своих войск к силам и средствам собственной артиллерии. Моральный же эффект первого выступления тяжёлой артиллерии был вне сомнения. Поэтому, вернувшись в штаб, я не колеблясь доложил ген. Юденичу своё мнение: считаю подготовку законченной.

Несомненно, что командующий армией вполне ясно учитывал соотношение своих сил и неприятельских. Ослабевшую материю он хотел победить высоким духом.

Ген. Юденич интересовался, главным образом, произвёл ли огонь нашей артиллерии впечатление на турок.

Считая, что таковое впечатление безусловно произведено, я с полным сознанием нравственной ответственности ответил утвердительно.

Немедленно после моего доклада ген. Юденич отправил шифрованную телеграмму августейшему Главнокомандующему. В этой телеграмме сообщалось, что «сегодня» была произведена артиллерийская подготовка штурма, каковая «по докладу командированного на позицию генерального штаба подполковника Штейфона прошла успешно». Ввиду этого в ночь на 3 февраля начинается штурм.

Удар с фронта (со стороны Пассинской долины), имея основной задачей овладеть фортами Далан-гез и Чабан-деде, наносил I Кавказский корпус, усиленный частями из резерва; II Туркестанский корпус движением со стороны 0льт должен был овладеть левофланговыми укреплениями и выйти в тыл Эрзерума. Остальные части содействовали главному удару.

Дабы первоначальный удар был возможно сильным, ген. Юденич оставляет в своём резерве лишь одну стрелковую дивизию, а всё остальное бросает на штурм, причём усилия двух корпусов, наиболее сильных духом и числом, направляются против левого фланга Эрзерумских укреплений. Подобный план ярко подчёркивает характер военного дарования ген. Юденича: все усилия против решающего участь операции пункта.

Вечером того же дня и ночью войска заняли исходное положение. [64]

Взлетели высоко вверх две сигнальных ракеты, и начался штурм Эрзерума.

Штурм крепости Эрзерум.

К утру части 39-й пехотной дивизии овладели фортом первой линии Далан-гез. Дальнейшая атака доблестных Елисаветпольцев на Чабан-деде успеха не имела. Превосходством своей артиллерии и жестоким пулемётным и ружейным огнём турки сбрасывали штурмующие роты, двигавшиеся по пояс в снегу по отвесным кручам. В течение дня турки вели девять упорных атак с целью вернуть Далан-гез, но безуспешно.

В этот же день Туркестанский корпус овладевает левофланговым фортом Кара-Гюбек.

Видя бесцельность дневной атаки Чабан-деде, ген. Юденич приказывает прекратить атаку в этом направлении и на усиление Елисаветпольцев двигает свой резерв.

О настроении войск и начальников можно судитъ по следующему эпизоду.

Днём 3 февраля меня вызвал к телефону начальник штаба I Кавказского корпуса и просил доложить командующему армией:

«Елисаветпольцы, узнав, что к ним на поддержку отправлены части их резерва, просят командующего армией отменить это распоряжение и предоставить им одним честь взятия Чабан-деде. Они дают слово овладеть им»...

4 февраля Донской пешей бригадой был взят форт Тафта, и II Туркестанский корпус получает возможность выйти на путь отхода турок из Эрзерума.

В этот же день на фортовой линии начинаются взрывы. Ясно, что турки сами взрывают какие-то сооружения и, следователъно, готовятся к отходу. Наша воздушная разведка доносит, что из крепости выходят большие обозы.

В ночь на 5 февраля ген. Юденич приказывает начинать общий решительный штурм. Взрывы и известие об отходе обозов поднимает настроение войск до предела. На утро Елисаветпольское знамя уже развевается на Чабан-деде. С падением этого форта участь Эрзерума предрешена.

Порыв войск был настолько велик, что даже ополченские части, занимавшие участок в Пассинской долине и имевшие пассивную задачу, захватываются общим стремлением вперёд и овладевают фронтальными фортами.

9 февраля, в 12 час. 30 минут меня вызвал к телефону начальник штаба I Кавказского корпуса и сообщил что вся вторая линия фортов занята, и части I Кавказского корпуса ворвались в центральную ограду.

Немедленно ген. Юденич со штабом выехал в Эрзерум. Повсюду следы тяжёлого штурма. Над крепостными воротами развевался русский флаг, этот символ Великой России. [65]

В различных частях города слышны ещё выстрелы. Горят дома. Командующий армией тут же, на грязной узкой улице отдаёт распоряжения о преследовании и о водворении в городе порядка.

Лично убедившись, что Эрзерум действительно взят, генерал Юденич по возвращении в Гасан-Кале отправил соответствующее донесение августейшему Главнокомандующему. Очень скоро был получен ответ: великий князь горячо благодарил сверхдоблестные войска и выражал надежду, что обладание Эрзерумом будет прочно закреплено.

На эту телеграмму ген. Юденич ответил кратко и по-своему:

«Повеление Вашего Императорского Высочества будет исполнено». И своё слово сдержал.

Штурм Эрзерума, штурм беспримерный дал соответствующие стратегические последствия и громадные трофеи. Остатки разбитой турецкой армии спешно уходили на запад. Эти остатки неминуемо попали бы в наши руки, если бы в лице всех старших начальников ген. Юденич встретил бы такое же горение духа, какое было свойственно ему. К сожалению, командир II Туркестанского корпуса ген. Пржевальский, человек осторожный и нерешительный, не использовал полностью всю выгоду своего стратегического положения, создавшегося после взятия фортов Кара-Гюбек и Тафта. Несмотря на энергичные требования командующего армией, ген. Пржевальский, ссылаясь на усталость войск, продвигался слишком медленно и дал возможность расстроенным, деморализованным остаткам турецкой армии избежать окружения.

Через три дня после взятия Эрзерума была получена телеграмма командующему Кавказской армии. «В воздаяние высокого мужества и искуссного руководства, проявленного Вами при взятии крепости Эрзерума, награждаю Вас орденом св. Великомученика и Победоносца Георгия II класса. Николай»

Русский император по-царски наградил русского героя. Правительства Англии и Франции высокими орденскими звёздами, присланными генералу Юденичу, подчеркнули то значение, какое имело взятие Эрзерума для союзного дела.

Взятие Эрзерума нанесло сокрушительный удар военному могуществу Турции, удар, от которого Оттоманская империя уже не могла оправиться до конца войны.

Описанная операция чрезвычайно ярко характеризует высоту военного дарования и характера генерала Юденича. Вся она, от начала до конца, проникнута мудрым заветом Наполеона: «на войне успех на три четверти зависит от данных морального порядка и только на одну четверть от материальных сил».

Предугадывая, что к весне 1916 года обстановка на Кавказском фронте резко изменится в пользу турок, ген. [66] Юденич с искусством подлинного военного таланта сохраняет инициативу в своих руках и удерживает её до конца.

Операция 1 января, как и последующие, задуманы и проводятся в полном соответствии с основными принципами военного искусства. Свой главный удар командующий Кавказской армией наносит в наиболее важном направлении, имея основной целью живую силу врага.

К моменту решительных действий у Эрзерума сосредотачивается до ¾ всей пехоты и артиллерии, причём генерал Юденич не опасается оставить остальной обширный фронт почти обнажённым.

Принцип внезапности осуществляется так же полно, как принципы превосходства сил и превосходства духа.

Учитывая блестящие качества кавказских войск и впечатлительность турок, генерал Юденич решительные удары наносит по ночам.

Ночные действия, в широком масштабе, являются, вообще, наиболее трудными военными предприятиями и служат вернейшими показателями доблести и искусства, как полководца, так и войск. При этом, надо отметить, что свои ночные атаки русские войска ведут против противника, чьё упорство при обороне общеизвестно.

Нанося стремительные удары, генерал Юденич умел использовать последствия своих побед крайним напряжением при преследовании.

Обращают на себя внимание как методы работы штаба Кавказской армии, так и инициатива, часто и широко проявляемая его офицерами генерального штаба.

Война на Кавказском фронте велась вождём и войсками, в умах и сердцах которых прочно сохранились лучшие заветы прошлого (высокий дух, вера в свои силы, порыв, манёвр, взаимодействие всех родов войск), и потому Эрзерумская операция является блестящим примером русского военного искусства в минувшую войну.

Б. ШТЕЙФОН.